– Кира? Это ты? – в коридоре появилась молодая женщина с планшетом в руках и квадратными очками на кончике аккуратного острого носика. Судя по всему, она спешила на кухню.
– Привет, мам.
– О, Боги, когда же ты уже перекрасишься! – воскликнула она, взглянув на меня мельком.
Я закатила глаза. Это было её обычное ежедневное приветствие. Она всегда ждала, что одним прекрасным днем я заявлюсь домой с не таким идеально холодным блондом, ну а хотя бы русой, как она сама. И эта порядком приевшаяся традиция уходит глубоко в историю, не то что бы нашей семьи, скорее, маминой жизни…
Её не устраивает цвет моих волос из-за того, что это живое напоминание об ошибке её молодости – моем отце. Маме было восемнадцать, она училась на факультете журналистики в королевском государственном университете, мой отец учился там же, но на историческом факультете, третий курс. И однажды историков направили на практику на археологические раскопки, а мою маму отправили с ними, чтобы написать об этом статью в студенческую газету… Ну, как сами понимаете, у них там закрутился роман, но в середине срока, отведённого на раскопки, мой отец исчез. В буквальном смысле. Его подавали в розыск, думали, может заблудился где-то в лесу или на него напали дикие звери, но нет. Его и след простыл, как будто и не было. Ни на раскопках, ни в институте, ни в своем собственном доме он больше никогда не появлялся.
А через два месяца мама узнала, что беременна мной. Хоть она и говорит, что не в обиде на моего отца, ведь он даже не знал, да и не мог знать, о том, что я существую, поведение её каждый раз, как разговор заходил об этом человеке, говорило совсем об обратном…
Аборт она делать не хотела, и моя бабушка – лучший хирург нашего региона – её поддержала, сказав, что аборт в столь юном возрасте может иметь весьма плачевные последствия. И если бабушка поддерживала маму, то дедушка этого совсем не одобрил. Когда он попытался заставить маму поменять мнение на счет меня, бабушка послала его ко всем чертям и выставила из дома, сказав, что родная дочь и внучка ей в тысячу раз важнее какого-то мудака.
Они растили меня одни до четырёх лет. Потом в жизни мамы появился Грэг и они поженились. Грэга совершенно не смущало, что у его возлюбленной есть ребёнок. Он был даже рад, так как своих детей иметь не мог. Кто-то может сказать, что я должна принимать Грэга, как родного отца… Ведь что такое четыре года!? Я и помнить-то ничего не должна, но нет. Грэг очень хороший, добрый, я безмерно ему благодарна и очень его люблю, но всё же назвать его папой у меня за всю жизнь язык так и не повернулся. Скорее всего, это неправильно, но что-то не дает мне это сказать.