Зеркало было прямоугольным.
На витой кованой ручке, изображавшей двух танцующих цапель, на раме его переливались алым полированные камни.
– Госпожа, – голосок девочки дрогнул. – Исиго уверяет, что вы выздоровеете и ваша красота к вам вернется.
Она из рода зверошкурых, и отец ее входил в сотню, что охраняла самого наместника. Так, во всяком случае, утверждала потаскушка, приведшая девчонку в дом. И попросила за нее недорого, всего-то три серебряных.
У меня в тот день было хорошее настроение, да и служанка нужна была. Я слышала, что зверошкурые выносливы и почти не нуждаются во сне, что же касается натуры их, то оно и к лучшему.
Зверям несвойственно притворство.
А почтительности я ее научу… научила.
Но как ее зовут?
Позже.
Мое лицо… я ведь была красавицей, славная Иоко, единственная наследница золотых дел мастера, последний цветок на древе рода.
Ах, какие на меня возлагали надежды!
И смерть отца нисколько не изменила матушкиных планов. Она сама готовила меня к первому выходу. Покрывала лицо рисовой пудрой тончайшего помола, подводила глаза черной краской, чтобы казались они больше и выразительней.
Рисовала губы алым.
Она обернула мои бедра шелком с вытканными на нем цаплями, символом нашего рода, а после помогла облачиться в праздничный наряд из алой материи…
На меня смотрела женщина.
Еще не старая, но уже не юная. Она была, пожалуй, по местным меркам и хороша, но я коснулась пухлых губ. Мультяшное какое-то личико с остреньким подбородочком, со скулами высокими… а глаза те же узкие, восточного разреза, только цвет ярко-голубой, неестественный.
– Не стоит переживать. – Мне опять поднесли чашу с отваром. – Вот увидите, все будет хорошо…
Отвар был горек.
И от этой горечи слезы из глаз хлынули.
От горечи, и только.
Я видела сны.
Сны о чужой жизни, такие яркие, такие настоящие.
Круглые зонтики из все той же рисовой бумаги, расписанные змеями и лотосами. Узкая дорожка, что вилась у подножия огромных деревьев, и кроны их, переплетенные друг с другом.
Нежные бело-розовые цветы.
Ветер, что срывал лепестки, укладывая их мне под ноги.
Не мне, но прекрасной Иоко из рода Цапли…
Круглый камень, что чешуя невиданного зверя. И деревянные подошвы башмаков стучат по нему, выбивая собственную музыку.
Я иду.
И матушка держится чуть позади.
Она примерила черное томэсоде