Мучительно пытаюсь восстановить события того вечера. В памяти
всплывают только обрывки — праздничные огни в храме Астиры, запах
благовоний, смешанный с винными парами, звон кубков и обрывки
молитвенных песнопений. Помню, как кто-то из жрецов что-то говорил
об Илоне... или о Мирасе? Может быть, именно это и стало причиной
моей вспышки?
Но за что конкретно я полез в драку со служителями, вспомнить не
могу. Все последующие события словно в тумане — чьи-то крики, звон
разбитого стекла, толстый монах, чьё тело оседает на пол после
моего удара... Возможно, всё закончилось бы простым понижением в
звании и очередной ссылкой на границу, если бы служитель Астиры не
ударился затылком о каменную стену и не испустил дух прямо там, в
храме.
Теперь, когда лихорадка немного отступила, я понимаю, насколько
глубоко пал. Из лучшего офицера королевской гвардии превратился в
пьяницу и убийцу. Что сказал бы отец, увидев меня сейчас? Что
сказала бы мать? А Илона — порадовалась бы она моему падению или,
может быть, в её сердце осталась хоть капля сострадания к тому,
кого она когда-то любила? Последнее, что отложилось в памяти, —
двое бегущих ко мне стражников с алебардами и глухой удар сбоку,
после которого наступила темнота.
Проклиная крепкое вино и собственную глупость, я дохромал до
круга света, падающего из отверстия в потолке и, задрав голову,
позвал стражу. Мой голос прозвучал слабо и хрипло, но возымел
действие. В проёме мелькнула щекастая физиономия стражника в жёлтом
кожаном шлеме.
— Чего орешь? Дойдёт и до тебя очередь. Хотя, может, и тут
сгниёшь, — его довольная рожа расплылась в щербатой улыбке и тут же
исчезла.
Я прекрасно понимал — убийство религиозного служителя, даже по
неосторожности, с рук не сойдёт. В Кифии могли предать смерти и за
меньшее. Адепты Астиры заседали в каждой судейской коллегии и
выносили выгодные им приговоры. Эти фанатики получили огромное
влияние после того, как король запретил все виды магических наук и
верований, кроме поклонения светоносной Астире. Они изгнали из
страны магистров и последователей других религий, неугодных жрецам
Астиры.
Я сделал несколько кругов по камере, ощупывая стены и
прикидывая, как добраться до проёма в потолке. До него было не
меньше двух человеческих ростов, а каждый шаг отзывался ноющей
болью в ушибленной голове.