– Данила Борисыч! – Это уже Тоня, сюда, в детское отделение, звонит. – Они все ушли!
С детского – опять к себе, в хирургию.
Общая, специально под них, под отравленцев, освобожденная от других больных палата – пуста. Все пятеро гусаров сбежали на фронт. Через окно. Прямо в ночь. Догонять своих. Среди сбежавшей пятерки, вероятно, был офицер, который ими командовал. Койки аккуратно заправлены. Подушки взбиты и поставлены одним ушком вверх. Утки пусты и намыты. На тумбочке у каждой кровати – ровненько так, параллельнень-ко, – по три «червячка». По одному толстому и длинному, по одному тонкому и короткому, и по одному разному. Зонд желудочный. Внутривенный катетер. И катетер мочевой.
«Еще коробки конфет с открыткой не хватает на столе» – это уже Даня додумывает.
Стоят они с Тоней на пороге палаты. Смотрят перед собой.
Посмотрели.
С внутрипалатной картины свои взгляды перевели за широкое бесшторное окно.
Ночи белые здесь – белые до начала августа. А к середине августа уже не белые. И не темные. А алые. Такие же алые, как тот свет у Данькиного отца в ванне, когда он там фотки свои под красным фонарем делал.
Фотки отец уже давно не делает. Болеет. Плохо болеет.
А лес за поселком низкий такой, северный. Отсюда, со второго этажа, до самого горизонта весь виден. Черный. С багровой каймой по верхушкам елей. А сам живой. И не болеет.
Приобнимает Данила Тоню за плечи. Замирает на секунду.
Худенькие плечики, теплые.
Разворачивает осторожно Антонину к выходу. Подталкивает тихонько.
– Иди, Тонь, домой. Хватит на сегодня. Поработали.
– И вам, Данила Борисович, не прилечь. – Это уж, как водится. Такая дежурная приговорка, суеверная, есть у их реанимационной службы.
Дежурная-то она дежурная. Да как-то не по дежурному ее Антонина произносит. С горечью, что ли.
Данила трет потеплевшие ладони. Хрустит пальцами. Хлопает по карманам халата, ища спички.
2
«Третиё лито. На Тихона.
Сонце ужо тиши с Тихона идёть. И кукушки с соловьям угомонилисё.
Броди и давно я один эводи. А таки тошнёхонько ишшо нибыло.
Ране всёштакы хоти разоцик другой в мисяц да отимнал до мамки.
Она ажно привыкали к моим приходам стала. Николу мине подносила. Хихикала.
А то ране аки увидить миня всё за имя за Николой биш прячитце. Выставить Николу пирид собой аки шшит. Да ногам в батиных катанках затопаёть.