От лавочника, до этого увлеченно болтавшего с покупателями, конечно же не укрылось внимание северянки, чьи редкие здесь, золотисто-светлые волосы были прикрыты белым платком.
- Ах, красота ты неземная! Тебе очень надо персики! Два салема отдаю! А? – для убедительности он вскинул средний и указательный пальцы и даже был готов загнуть один из них. – Подходи скорее! Сладкие! Сладкие как ты!
- Ах, мой небесный соблазнитель! На обратном пути. Вечером куплю. Если дождешься, – рассмеявшись, пообещала стануэсса. Хотя она была не слишком уверенна, что будет возвращаться именно этой дорогой.
Арленсийка прошла еще квартал. Рынок отдалялся. Почти не было слышно гула людских голосов. Реже встречались груженые повозки. Впереди показалась полуразрушенная арка из желтого песчаника, возвышавшаяся над верхушками молодых пальмам. Эта арка, видимо очень древняя, существовавшая здесь с тех пор, как сам Эстерат держался в границах Старого города, обозначала начало значительного района, названого Нод-Халфа.
Поворачивая к желтеющим среди редкой зелени домам, Эриса пыталась решить: пойти ей сразу в караванный двор, расположение которого она знала лишь примерно или сначала в бани? С одной стороны, столь приятные процедуры как пенное купание и массаж хотелось получить поскорее. А с другой не терпелось расспросить торговца, имя которого было написано на клочке бумаги. Стануэсса очень надеялась, что он поможет разрешить загадку исчезновения ее мужа. Все-таки сначала бани. Слишком измучила ее жара, а халфийских купальнях вода была разная: и теплая, и прохладная, что очень кстати.
- Два салема. Пожалуйста… - оборвал ее мысли негромкий скрипящий голосок. – Ну, пожалуйста, милая, подай. Всего два салема!
Эриса повернулась и только сейчас заметила старуху, сидевшую у разорванной корзины на земле. Она пряталась в тени куцей оливы, что росла между останков древней статуи. Но тень была так мала, что пыльные ступни старой женщины достались палящему солнцу.
- Два салема? – переспросила арленсийка, приблизившись к ней. И подумала: почему два? За персики просили два, и вот подайте, но именно два…
Старуха кивнула и улыбнулась, отчего морщинки на смуглом обветренном лице стали глубокие, словно трещины: - Глаза у тебя, дитя, добрые. И такие светлые. Правда дашь два?