— Значит, дружите с Ириной Михайловной?
Саша кивнула.
— Это здорово. Не знаю, что рассказал тебе… папа, но с сегодняшнего дня я живу у вас. Видимо, вместо вашей прежней няни.
— Да, он мне сказал.
Он. Надо бы проследить, как она его всё-таки называет. Кем она его считает. Потому что для меня вся эта история с отцовством пока выглядела очень запутанной.
— Надеюсь, ты не против.
Саша замотала головой, бросила на меня робкий взгляд.
— А вы не уедете?
В её взгляде сквозила такая недетская тоска, что у меня даже горло свело и пришлось кашлянуть.
— Нет, не планирую. А почему ты спрашиваешь?
— Ну… другие уезжали.
— То другие, Саша. Я никуда не денусь.
И, кажется, она мне поверила, потому что глаза её посветлели, а на лице едва-едва обозначилась улыбка.
— Знаешь…
Страшный треск оборвал меня на полуслове. Незнакомый мне парень, заносивший в кухню какую-то здоровенную упаковку, пошатнулся под её весом, и эта самая упаковка полетела у него из рук.
Саша молнией вскочила со своего места и… остолбенела.
Чертыхнувшись, я вылетела из-за стола и загородила собой ребёнка, пока из упаковки на пол во все стороны валились какие-то баночки — по виду, из-под специй.
В мои мягкие брюки по бокам мёртвой хваткой вцепились детские ручонки. Саша прижалась ко мне всем телом и тряслась.
Господи боже…
Парень, покраснев до корней волос, уже извинялся и собирал раскатившиеся по полу баночки. На помощь из соседнего помещения, где шли приготовления к будущему обеду, поспешил привлечённый шумом персонал. Я бы тоже помогла, но моим приоритетом была Саша.
Я осторожно накрыла своими ладонями окаменевшие в судороге кулачки, легонько их потёрла.
— Ш-ш-ш-ш, всё хорошо. Всё хорошо. Я тебя держу.
Тихонько надавила ладоням вниз, и кулачки разжались достаточно, чтобы освободить ткань. Я отпустила одну ручонку, повернулась и тут же опустилась на корточки. Обняла Сашу, дождалась, когда она обхватит мою шею руками, прижала к себе и принялась гладить её по спине.
— Всё хорошо. Я здесь. Я рядом. Я с тобой.
Итак, её пугали громкие звуки. Настолько, что это вгоняло девочку в ступор. Наверное, не ошибусь, если предположу, что это может быть как-то связано с теми самыми трагическими событиями, о которых упоминал Булатов.
Когда мне удалось немного её успокоить, усадить рядом с собой и уговорить сделать несколько глоточков чая, я всё-таки попыталась хоть что-то для себя прояснить: