В какой-то год бабушка Рая к нам долго не приезжала, хотя и обещала приехать. Тогда моя мама сама к ней поехала. Оказалось, что бабушка приболела.
Когда же она наконец приехала, мы все обратили внимание, что она стала худее и говорила как будто тише. Голос ее шелестел, точно сухой осенний листок.
– Я нынче как вобла сушеная, – грустно шутила она над собой.
Иногда к ней все же возвращалось ее задорное настроение, и она спрашивала у меня:
– Ну что? Сколько чертей в доме?!
– Тридцать пять! – тут же отвечал я, тоже веселея.
– Угадал! Так вот: сегодня мы с тобой и с Мариночкой идем в кино. Я узнала: сегодня показывают замечательный детский фильм. И Саню твоего возьмем. На тебе деньги – беги за билетами.
В кино мы пошли не просто так, а вырядившись. На бабушке и сестре были широченные, найденные на антресоли шляпы, которые бабушка называла «шляпопо», а на мне и Саньке – мексиканские сомбреро, сделанные из бумаги бабушкиным способом. Все прохожие на нас оглядывались, пока мы шествовали к кинотеатру в таком виде, и это так веселило бабушку, что она даже останавливалась время от времени, чтобы вдосталь насмеяться.
– Я сегодня просто в остроге́! – говорила она после фильма.
Однако бывали дни, когда бабушка была совсем не «в остроге́», а сидела целый день в маленькой комнате, печально склонив свою седую голову, или вовсе лежала.
Мои родители не раз предлагали бабушке переехать к нам насовсем. И мы с Мариной тоже присоединялись:
– Бабушка, переезжай к нам, пожа-а-алуйста!
На что бабушка Рая повторяла одно: «Старые деревья не пересаживают».
Как-то проходя мимо комнаты родителей, я услышал негромкий разговор и сразу почему-то догадался, что он касается бабушки.
– …Газ может оставить… опасно, – едва слышался глухой голос отца.
– Мне тоже было бы спокойнее, если бы она была рядом, – звучал более звонкий голос мамы.
Из этих обрывков беседы я понял, что у бабушки здоровье никак не налаживается, хотя это и раньше можно было понять.
– Бабушка, а ты что, болеешь? – спросил я у нее осторожно, когда мы с ней играли вечером в шашки.
– Если старость считать болезнью, то да, – усмехнулась она.
Я посмотрел на нее как будто другими глазами и словно впервые заметил, какая она и вправду старенькая. Раньше я даже не задумывался над этим. Волосы у нее были сплошь седые, пепельного цвета, кожа на лице – вся как будто собрана в мелкие складочки, глаза влажные, точно она вот-вот заплачет (хотя на самом деле я ни разу не видел, чтобы она плакала). Мне стало так жалко ее, что, выиграв у нее партию, я совсем не обрадовался, а наоборот – огорчился.