Да, в общем… словом… я соврал и ей. Мне было гадко, у меня все горело и корчилось внутри, но я все же соврал. Я повторил то, что говорил бабушке – что я потерял ту авторучку и, чтобы не огорчать бабушку, принес ей другую, похожую, которую мы с Санькой нашли у него дома. А потом якобы я уже не мог признаться, так как… уже не мог… уже поздно было признаваться…
– Леша, – проговорила мама и даже отодвинулась от меня, как если бы увидела вместо меня какого-то другого, чужого человека. – Леша, у твоего Саньки не могло быть такой авторучки.
– Была, – повторил я упрямо, как бабушка. – Санька еще давно выменял ее у Кольки Пасса на пять значков.
Ступив на путь лжи, человек, оказывается, вынужден лгать снова и снова, потому что одна неправда автоматически тянет за собой другую.
– Сын, я ничего не понимаю, – произнесла мама таким упавшим голосом, что мне захотелось сейчас же обнять ее и во всем признаться, но я удержался от этого, тем более что я считал себя уже достаточно большим, чтобы проявлять такие порывы. – Я не понимаю, что происходит в нашем доме… Не понимаю, что происходит с тобой…
Она встала и вышла из комнаты, оставив меня одного.
Я лежал, и мне было очень не по себе. И очень за себя противно. И я ругал мысленно Саньку за его дурацкий совет, из-за которого я помирился с бабушкой, но поссорился с мамой. Может быть, даже на всю жизнь. Возможно, мама уже никогда не будет меня уважать.
Мне хотелось вскочить, прибежать к ней и выложить ей все начистоту, а там будь что будет.
«Хорошо Марине с Лизой, – с завистью думал я про сестер, – спят себе без всяких забот. Никакие авторучки их не волнуют».
Не знаю, как долго я не спал, может быть, даже полночи. И мама, наверное, тоже не спала. Потому что когда она снова вошла в комнату, вид у нее был совсем не сонный.
– Ты не спишь, сын? – шепотом спросила она. И в ее тихом голосе, как мне почудилось, уже не было той холодной строгости, с которой она говорила со мной перед этим.
– Мам, я не сказал тебе… я сказал тебе, что… – начал было я, волнуясь и садясь в кровати.
– Я все поняла, сынок, – остановила она меня. – Я поняла, почему ты так сделал. Ведь ты не покупал таким образом бабушкино хорошее отношение? Ты сделал это ради нее самой. И наверное, ты правильно поступил. Потому что кроме честности есть еще и доброта. А точнее – милосердие. – С этими словами мама обняла меня. От нее так приятно, по-домашнему пахло – ее волосами, ее ночной сорочкой, немножко духами.