Она осталась, но в глаза мне больше не смотрела и, кажется, больше боялась, чем любила. Я назвал её Кессонка.
Итак, пока мне были известны два правила этой игры: эмоциональный контакт (глаза в глаза, а может, и ещё как-нибудь) – это при входе в чужое сознание, и не слабый болевой шок – это, стало быть, при выходе. Я немного поэкспериментировал сначала с птицами, а потом и с рыбками, чтобы убедиться в том, что у моих экстраординарных способностей, конечно же, есть свои пределы, и всяких там представителей других сред обитания однозначно нужно оставить в покое. Что же касается шока… Может, он возникает от разницы, так сказать, уровней сознания? Проверять эту мысль на другом уровне – на обезьянах, например, – мне совсем не хотелось по вполне понятным причинам: обезьяна не то, что морду расцарапает, а сразу пол-башки откусит. Я решил сразу приступить к опытам над человеком. И принять меры хотя бы по частичному снятию противодействия. А то лезу куда не надо без спроса, а потом за голову держусь…
Для этой цели мною был выбран Степаныч, неплохой, в принципе, человек, но слабохарактерный. Отсутствие таких качеств, как «честолюбие» и «ответственность» служило для него непреодолимым препятствиям в поисках постоянной работы и пристрастило к спиртному, что не в полной мере компенсировало некий разлад в душе, однако позволяло ему всё же сохранять достаточный интерес к жизни хотя бы в состоянии опьянения. Когда я встретил его на улице и пригласил зайти в гости, его уже начали терзать демоны пессимизма и моё предложение нашло благодарный отклик. Я неспешно было принялся угощать его водочкой, но Степаныч быстро взял инициативу в свои руки и зачастил, и когда я пытливо заглянул в его глаза, надеясь, что возможные барьеры подавлены, то никакого контакта с ним установить уже не было возможности. Как с рыбками. Испытуемый положил голову на руки и прямо за столом захрапел. Разочарованный, я принялся было убирать со стола, но тут Степаныч вдруг очнулся, поднял голову и вперил в меня пустой взгляд:
–
К-куда пошёл? А ну сядь, гад!
Трудно сказать, что ему привиделось с перепоя, но он весь аж трясся от злости. Я тоже быстро завёлся: терпеть не могу хамства, а тут ещё меня у меня же дома пытались построить.
– Совсем плохо, что ли? – медленно выдавил я из себя тяжёлые слова в трясущееся лицо и мутные зрачки. И оказался внутри него. На этот раз я сразу почувствовал, что являюсь хозяином чужой головы без каких-либо особых последствий для своей: так, заныло что-то в темечке. Вытолкнуть меня бывший хозяин и не пытался. Ну, и что тут у нас?… Постылое настоящее