– Ничего так, – он развалился на стуле и широко расставил ноги, ухватившись за край необъятных размеров футболки. – Красивые цыпочки. Я б с удовольствием одну из них поимел.
Он пристально смотрел мне в глаза. Не моргая, не отводя взгляда. Прямо и открыто, с вызовом. Лицо чуть тронуто улыбкой. Язык опять скользит по верхней губе, а потом колечко пирсинга едва заметно дергается, привлекая к себе внимание.
Я тяжко вздохнула, словно узнала о чем-то невыносимо грустном и скучном.
– Не знаю, не знаю… – покачала головой, – светит ли тебе хоть что-то. В России такие порядочные девушки… Да, Полина?
– Охренеть, какие порядочные, – пробормотала Полина по-русски с сарказмом. – Кончай над человеком издеваться. Нашла с кем бодаться.
– Он прикольный, – отозвалась я на родном языке, посмотрев на нее загадочно.
Полина все поняла.
– Он несовершеннолетний. Тебя посадят за растление малолетних. Отвали от ребенка.
– Ревнуешь?
– Вот еще. У меня есть поинтересней вариант.
Я обратила внимание, что Клаус пристально смотрит на нас. Так обычно смотрят, когда не очень хорошо знают язык и ловят каждое слово, срывающееся с губ, пытаясь не упустить смысл.
– А ты как считаешь? – повернулась я к парню, задав вопрос на русском.
Клаус растерянно уставился на меня, потом перевел взгляд на ребят и достаточно чисто ответил:
– Я не очень хорошо говорю по-русски.
Мы с Полинкой таинственно переглянулись («Я обязательно его заполучу!» – говорила я всем своим умиленным видом. «Ну-ну» – улыбалась она), чем окончательно смутили музыканта, и вновь принялись за десерт.
Саунд-чек, а по-человечески говоря репетиция, прошел веселее обеда. Сначала ребята настраивали инструменты, периодически поругиваясь с обслуживающим персоналом, и в моих услугах совершенно не нуждались. Потом Тиль покапризничал – его голос, несшийся из динамиков, подозрительно дребезжал и вообще был каким-то странно-высоким. Он ходил по сцене, пробовал звук то так, то этак, и что-то неразборчиво ворчал. Звукорежиссер подстраивался-подстраивался, но Тиль только все противнее и противнее ворчал. Фехнер и Полина тоже занимались делами. И только я сидела и от скуки не знала, куда себя применить. Попробовала пообщаться с охранниками. Зако глянул на меня, как голодный орел на мышь, – решила отстать, пока не заклевал. Тоби, охранник Дэна, мужчина крупный, с каким-то пронзительным стеклянным взглядом как у терминатора и тонкой ниткой губ, приветливо улыбнулся моей любопытной персоне и с удовольствием рассказал, что и как они планируют делать на концерте. Сейчас готовят много воды – это для девочек в фанатской и танцевальной зонах. Будет очень жарко, душно и у них начнется обезвоживание еще до концерта. Поэтому наши российские секьюрити будут поить девчонок, и вытаскивать из толпы тех, кто вознамерится потерять сознание. Их поведут в дальний угол за сценой, где медики готовят воду и нашатырь. Обязательно будет дежурить бригада реаниматологов, мало ли что произойдет. Жесть какая. Да что может произойти? В Москве каждую неделю какая-то звезда мирового масштаба выступает – и ничего. Вон Мадонна пела-плясала, и все живы здоровы. А тут какие-то малолетки… Хотя… Тиль что-то рявкнул в микрофон, выводя меня из задумчивости. Тоби даже не повернулся в сторону солиста, извинился и скрылся в полумраке зала. Дэн пошел успокаивать брата. Фехнер засуетился.