Он всё равно, конечно, клевал носом, сидя и стоя, на совещаниях и планерках, на стройках и за рулем. А однажды, уснув, въехал в фонарный столб. Счастье, что обошлось без жертв, да и сам отделался вывихом и сотрясением. Ну и бампер помял.
Два дня в больнице Дементьев беспробудно спал. Велик был соблазн проваляться в больничной палате до конца недели, как настаивал лечащий врач. Но он боялся, что Инна за эти дни совсем дошла до ручки. Голос ее по телефону звучал так, словно она на последнем издыхании.
После больницы он вернулся как с курорта. Впрочем, заряда надолго не хватило. А в тот день к ним нагрянула тёща, как раз вернувшись с настоящего курорта. Оглядела квартиру и завела свою шарманку: не убрано, вещи валяются, вон и на пальце у нее осталась пыль. И за собой Инна не следит. Вышла за вахлака – сама вахлачкой стала.
Дементьеву Алла Арнольдовна давно уже ничего не выговаривала, да и он, как только она возникла на пороге, взял детей и пошёл гулять. Лишь бы её не видеть. Вернулся с улицы вскоре, после ухода тёщи. Инна – на взводе, как всегда после визитов своей мамаши. С виду, может, и не скажешь, но так и чувствовалось, как внутри у неё всё клокочет.
И тут Митька, с которым прежде они никаких проблем не знали, принялся что-то просить, капризничать. Дергал Инну: "Ты же обещала! Почему опять потом?".
Как Маша родилась, он вообще ревновал, страдал, бесился. Всерьез думал, глупый, что они его разлюбили. Вот и в тот момент выкрикнул в сердцах: «Лучше бы вообще ее не было! Не хочу никакой сестры! Надоела! Ненавижу её!».
Дементьев не понял даже, да и сама Инна наверняка не успела сообразить, как её рука взлетела и отвесила хлесткую, звонкую пощечину. Митька, перепуганный, ошарашенный, тут же затих, потом убежал в свою комнату.
Никита нашел его в шкафу, рыдающего. На силу успокоил. Потом в комнату вошла Инна, присела перед ним на корточки.
– Митенька, прости меня, пожалуйста, – промолвила, заглядывая в его лицо. Митька сидел перед ней на кровати, но упрямо отворачивался. Поджимал губы, чтобы снова не разреветься. Вот тогда Инна заплакала. Впервые. И это потрясло Митьку еще сильнее, чем пощечина. Он сразу соскочил с кровати, кинулся обнимать ей, так и сидевшую перед ним на корточках. Зачастил горячо:
– Мамочка, мамочка, любименькая, не плачь!