Не знаю почему, но дискомфорта это не доставляло.
Хотелось, безумно хотелось понять, что творилось в кудрявой голове у этой молодой особы, что так внимательно смотрела на меня, изучала без капли смущения.
И тогда я впервые заметил ее серо-зелёные глаза. Меня затягивало, засасывало в них, как в цепкое болото, и я ничего не делал, чтобы выбраться из него.
Мне понравился ее пытливый взгляд. Она была ребёнком, что считывал и впитывал информацию всего, что его окружало. Изучающий и до одури придирчивый. До бесконечности пронзающий. Но он мне понравился.
— Знаешь, ты мне уже не кажешься таким раздражающим, — сказала она открыто.
Прекрасная в своей наивности.
Это вызвало приступ дикого и громкого смеха с моей стороны.
— Но у меня одно условие, — произнес, подавляя смех. — Я не помогаю незнакомым людям, — я протянул ей свою руку для рукопожатия. — Лео.
Удивлёнными большими глазами она смотрела на мою раскрытую ладонь, заливаясь румянцем, что ей безумно шёл.
Осторожно, пугливым зверьком, она вытянула свою ладонь, вложив в мою, и даже немного сжала.
— Мелоди, — прошептала она тихонько от смущения.
***
Мелоди
Что такое жизнь?
Еще совсем недавно у меня и в мыслях не было задаваться подобным вопросом. Всё меня окружавшее казалось правильным. Правда до тошноты однообразным и серым, но это было неважно. Ведь другого я не знала.
Была вера в отца, в его защиту, его мир, что он создал, обкладывая вокруг меня воображаемые стены из мягких подушек, за которыми на самом деле выкладывал шипы, смазанных ядом.
Я жила по расписанию и уставу в большинстве времени. Это можно сравнить с армией, длинной в жизнь. Где, как цепной пес, рвешься выполнять команды, чтобы угодить хозяину в желании получить хоть каплю любви и похвалы.
Тебя не интересует, что подадут на завтрак, прекрасно зная, что на столе будет ждать овсянка: склизкая, безвкусная, как очередной день. Следом, в точности до минуты приходит учитель, пытаясь вложить в мою голову все знания мира. К вечеру наступает свободное время. Но и тут каждый шаг, каждый вдох отслеживается.
Зачем отцу нужно было напрягаться и заботиться о моем образовании? Скорее для того, чтобы у его личной зверушки мозги окончательно не атрофировались и не умерла от скуки. Раньше времени.
Насколько это было больно?
На столько, что первые ночи вдали от дома я просыпалась от собственных рыданий. Там, под ребрами что-то пронзало сердце маленькими иголочками, шлифуя ранки наждачной бумагой, стирая кровоточащий орган в труху.