«Молчи, дура!» – эту фразу Авдотья слышала от мужа каждый день по несколько раз. И даже тогда, когда не произносила ни звука. На каждый ее взгляд, на случайное движение в его сторону – эти два слова и глаза, полные презрения и ненависти.
Выпивка и вовсе превращала Тимофея в агрессивного неадеквата.
Закрытые двери, задёрнутые на окнах шторки…
Молчаливый и тихий с первого взгляда дом излучал напряжение и опасность, скрывая внутри себя долгие годы мук и страданий несчастной женщины.
Доня терпела побои, не сопротивляясь и зажимая руками рот. Изо всех сил стараясь сдержать рвущийся из горла крик, думала только о том, как не напугать сына и не искалечить его детскую психику.
«Всё хорошо, Петюня, маме не больно» – шептала ему, добравшись до кровати и стирая дрожащей рукой кровь и слёзы с лица.
Пете не нравились эти жестокие выходки отца, и однажды он попытался заступиться за мать, встав на его пути. Разъярённый хозяин дома моментально схватил сына под мышки и поднял к потолку, бешено вращая глазами.
Авдотья, заскулив, как собака, повисла у него на руке. Тимофей закинул перепуганного ребёнка на печку и переключился на жену…
С тех пор во время избиений матери Петя тихо лежал на печи и притворялся спящим, украдкой разглядывая цветастую шторку и мечущиеся за ней тени родителей.
Он решил, что если его мудрый и горячо любимый отец наказывает за что-то мать, значит, она это заслужила. Постепенно мальчик начал относиться к родившей и заботившейся о нём женщине так же, как Тимофей – как к прислуге.
Рос Петя крепким и сильным. Тяги к учёбе не испытывал, но физической работы не боялся.
Отец научил его колоть дрова, косить сено и с малых лет начал брать с собой на охоту. Охотником глава семьи был заядлым – без добычи из леса не возвращался.
Сначала они били уток и зайцев, потом подстрелили лису, у которой остались маленькие щенки. Хотели убить и лисят, да не смогли достать их из глубокой норы.
А однажды вернулись домой, волоча на еловых ветках окровавленную тушу молодого лося.
Похваляясь, они провезли его через всю деревню, не поленившись сделать большой крюк. Дома, за ужином, довольные отец и сын расхваливали друг друга и бурно делились впечатлениями, а Доня, спрятавшись в углу за печкой, беззвучно плакала и отчаянно молилась, чтобы сердце сына не окаменело от жестокости.