– И отец?
– Вся семья.
– Значит, и ты?
– Вот о себе я бы так не сказал: было дело до знакомства с Абрамом Ибрагимовичем, распространял в вашей частной школе наркоту, теперь нет, считаю такую необходимость случайной.
– Интересно, а чем занимается твой Ибрагимович?
– По утрам он собирает бутылки в парке отдыха, иногда находит там забытые вещи, выроненные документы, которые всегда возвращает, за мзду, конечно, так как каждая услуга, по его мнению, должна оплачиваться.
– Так, Ибрагимович бомж?
– Наконец-то врубился, обитаем мы с ним в подвале в отдельной секции.
– Как я ошибся, думал, друга нашел, который не как все…
– А собственное мнение, Чук? Разве этого мало. Я сын вора в законе, а ты – законного вора, обворовавшего страну. Прощай, Чук, с тобой неинтересно, не станешь ты философом никогда. А мог бы.
Картина первая
Сидят трое на сломанной скамейке у подъезда с перекошенной дверью. На одном – майка с заплаткой, на другом – рубашка с оторванным рукавом, на третьем – шорты из обрезанных штанов. У всех на ногах белые тапочки…
Подъезжает к подъезду роллс-ройс, выходят двое бугаев и толстый человек, одетый с иголочки.
– Где жильцы этого дома Петров, Сидоров, Иванов? – спрашивает толстый.
– Это мы, – отвечают трое.
– Три месяца не платите долги, я владелец дома, давайте, ребята.
Бугаи начинают избивать троих.
Первый кричит:
– За что?
Второй:
– Сам обманул нас.
Третий:
– И жен забрал.
– Чубайс виноват, он надоумил скупать ваучеры, – отвечает толстяк.
– Чубайс виноват, а бьют нас, – вопит первый.
– Хотя бы жен вернули, – добавляет второй.
Толстый хохочет: Так мы вам искусственных баб дали, правда, пользованных.
– Они и кашу-то не могут сварить, – жалуется третий.
– Это что же, на пшено есть деньги, а на оплату квартиры нет? Добавьте им, ребята, – злится толстый так, что дрожит живот.
– Не бейте, каша у нас не из пшена, а из отходов проса, – снова кричит первый.
– Мешок принесли, – добавляет второй.
– С птичьей фермы, брошенной, – уточняет третий.
Один из бугаев обращается к толстому:
– Иван Гаврилыч, возможно, и правда отходы: орут, а изо рта несет, как из параши.
– Не верь им, Клин, с проса не просили бы вернуть своих баб. А, собственно, почему не вернуть, надоели.
– Болтушки, даже малыми язычками шепелявят, – острит Клин.
Раздается не крик, а визг: