, и конечно же, врали при этом безбожно, не желая рисковать, так как никто не верил, что Станиславу удастся хоть что-нибудь получить после Старухи.
Бабушка надвое гадала[97].
Народное присловье.
Толстой же о возможностях Станислава Пржибышевского рассудил иначе. Да, Старуха не оставит нелюбимому племянничку ни полушки. Но Поленька вполне может разделить с ним наследство пополам – ведь каждому из них достанется тысяч по пятнадцать душ, да еще сколько деньгами! И Поленька с ее мягким характером вряд ли откажется поделиться, ведь права-то у них одинаковые – оба, племянник и племянница, от родных сестер.
Это Старухе досадил мошенник-полячок, он увел у нее глупую сестру, а потом еще тащил, как мог, деньги, вот Старуха и разозлилась. А Поленька этого проходимца и в глаза-то не видела, и характером Поленька не в Старуху, добра, как ангел.
Толстому самому пришлось бывать в Москве у Тверских, он-то хотя и беспечен, но подумывал, как посерьезнее устроиться, не век же ему жить с заработков Павлуши. А как можно устроиться – только жениться. Толстой не считался завидным женихом, но тем не менее Толстые все-таки не из последнего разбора. И сам Илья Никитич – мужчина видный. Ни кола, ни двора, это да, верно, зато родни – пол-Петербурга и почитай вся Москва.
А женись он на Поленьке… Он бы женился на ней ради одних борзых. Толстой был заядлым охотником, хотя охотился только в гостях. Своя псарня оставалась для него вожделенной мечтой. Она была для него то же, что для Карла Долгорукова лаборатория по переделке олова в золото, только вот черти ему не помогали завести борзых, как Долгорукову превращать олово и медь в золото. А разбирался Толстой в борзых не хуже, чем Карл Долгоруков в металлах и всяких купоросах.
Борзых не заведешь в городе – тут нужно имение, и хорошее имение. Ах, какие в Тверской губернии леса! Но побывав с визитами у Старухи, Толстой почти сразу понял, что Поленька не по нем. Старуха видела всех насквозь – и самого соискателя богатого наследства, и всю когорту его тетушек.
И как прощелыге, тонконогому полячку удалось увести у нее сестру, уму непостижимо. Хотя, впрочем, можно догадаться, как: нашептывал, нашептывал, подлец, на ухо доверчивой девице всякие нежности вкрадчивым голосом – вот и преуспел. А Толстой-то и нежностей этих не знал, и голос-то у него – только борзых гнать, улюлюкать вместе с доезжачими, да и Поленьку хитрая Старуха не отпускала от себя ни на шаг, да и сама Поленька не очень-то прислушивалась к обольстительным речам.