– Да. Да, конечно.
Затем храмовник поманил Савелия и исчез в квартире.
«Номинально, он должен присутствовать лишь номинально» – раз за разом повторял себе участковый, входя в квартиру. Ничего не совершать, просто стоять на манер истукана, позволяя церковникам делать свое дело. Просто быть рядом. Он все ещё олицетворяет собой власть, не менее значимую, чем церковная.
– Входите, лейтенант. Ведь вы на месте преступления, – мягко проговорил священник, снимая перчатки и проводя пальцем по стене. – Чувствует это?
– Что?
– Неверие. Что почти незаметно, почти прозрачно. Казалось бы, его и нет, но, увы, оно здесь.
– Вам виднее.
– Да. Мне виднее, – храмовник посмотрел на крест, висевший на стене. – Богохульство. Отвратительное богохульство. Но мы обязательно это исправим.
Савелий прислушался, он вдруг понял, что перестал слышать детские крики. Равно, как и любые другие, а ведь дверь открыла женщина. Храмовник словно почувствовал его мысли, прищурился и посмотрел в коридор, словно приглашая его войти туда.
– Вам сюда, лейтенант.
Храмовник пошёл первым и открыл дверь в детскую, в которой находились и дети, и женщина, прикованная наручниками к стулу. На её лице была кровь и след от сильного удара, которым, по всей видимости, её наградил один из помощников храмовника. Савелий взглянул на детей. Мальчик и девочка едва дышали от страха, позволяя слезам беззвучно стекать по их круглым щекам.
– Позвольте представиться. Михаил, служитель святой инквизиции, – начал было храмовник, но его перебили.
– Да знаю я, кто ты. Сволочь!
– Грубо. Очень грубо. Но я понимаю тебя. Ты живешь в аду, твои дети живут в аду. Посмотри, до чего ты их довела. Оборванные, грязные, что они видели, кроме твоего алкоголизма, неверия и, что ещё хуже, желания распространять ложные речи.
– Я не была в секте. Я сколько раз говорила! Я не знаю, кто это. Я всем это говорила!
– Я понимаю, сестра моя. Ты хочешь показать раскаяние, но это ложь. Я много раз видел подобное. Я знаю все признаки и, поверь, сейчас я вижу именно лживое раскаяние.
– Прошу вас, не надо. У меня дети. Я не буду больше. Я обещаю.
– Я знаю. Я знаю, что не будешь. А потому я помогу тебе. Я заберу твоих детей. И, поверь, с нами им будет лучше.
– Ублюдок! Сволочь! – дернулась женщина, но храмовник быстро коснулся её шеи, и голова несчастной безжизненно повисла на плечах.