Взять хотя бы профессора Анатолия Федоровича Малова – он у нас читал лекции по математическому анализу. И как читал! Заслушаешься! Это же была песня! Вдохновенная симфония! Возле доски метался, как дирижер оркестра, размашистыми жестами чертя на ней формулы и выводы. Он всегда был строго и красиво одет, в элегантном костюме. Но во время лекции совершенно увлекался. Дописав ряд формул до конца доски, начинял писать их там, где еще осталось свободное место – вертикально, наискось. А когда места вообще не оставалось, он даже не прерывался, чтобы найти тряпку или губку. Стирал написанное тем, что оказывалось ближе под рукой – собственным галстуком, не снимая его с шеи. Сотрет, освободив какое-то пространство, и не обращает внимания, во что превратился его галстук и соприкасающиеся с ним части костюма. Уже заполняет очищенный промежуток новыми формулами.
Кстати, позже мы узнали, что Малов действительно музыкой увлекается, страстный поклонник и глубокий знаток Вагнера. Когда студенты попросили его выступить в общежитии, очень охотно откликнулся. Прочел в красном уголке несколько блестящих лекций о Вагнере и его произведениях, приносил записи и пластинки. Хотя эту инициативу вскоре пресекли. Ведь Вагнер был в советское время не в чести, поскольку его музыку любил Гитлер. Никакого официального запрета не существовало, но и не приветствовали, по радио, телевидению, на концертах эта музыка не звучала. А когда идеологическое начальство узнало, что Малов нам про Вагнера вечера проводит, то и озаботилось – «как бы чего не вышло». На всякий случай. Без этого спокойнее.
Выдающимся специалистом в своей области был и заведующий кафедрой общей физики Савельев. По трехтомнику Савельева в то время учили физику в большинстве высших учебных заведений. У нас даже частушка ходила:
Как я физику учила,
Пока вовсе не сдала,
Днем я с Левичем сидела,
А с Савельевым спала.
Но «спала» в народном творчестве только фигурально, для прикола. С ним не только спать, а даже мельком встречаться было противопоказано. Характер он имел такой вредный и дерьмистый, что его не любили даже сотрудники его же кафедры. А со студентами он вообще зверствовал. Сдать ему экзамен было практически невозможно. Когда он приходил на экзамен, дрожали все. Добровольцев идти к нему не бывало никогда. Но он сам выдернет несколько зачетных книжек, вызовет и отставит три-четыре двойки. Вне зависимости, знают что-нибудь его жертвы или нет. Поставил только для того, чтобы своих же преподавателей уличить, как плохо они готовят студентов. Благо на экзаменах он всегда сидел недолго. Выставит несколько «бананов» и уйдет.