Но
убежать далеко не успел – меня перехватила Надежда
Петровна:
–
Подожди, – тихо попросила она.
Ну
и прекрасно. Я остался стоять рядом с Мулиной матерью. Рядом
остановился Адияков.
Когда мы остались наедине, Надежда Петровна,
воровато оглянувшись, не слышат ли гости, торопливо
спросила:
–
Сынок, ну скажи, тебе кто-нибудь из них понравился?
Я
согласно закивал головой, с энтузиазмом закивал, можно
сказать.
Надежда Петровна послала ликующий
триумфальный взгляд Павлу Григорьевичу. Тот скис, надулся и
помрачнел.
Интересно, они что, поспорили? С Мулиной
матери станется. Небось на шубу какую-нибудь или жемчуга забились.
Не удивлюсь.
–
И кто же тебе понравился? – сгорая от любопытства и аж
пританцовывая от нетерпения, спросила Надежда Петровна.
–
Матильда Фёдоровна, – честно признался я.
Надежда Петровна побагровела, а Павел
Григорьевич сдавленно хрюкнул.
Я
посчитал, что ответил достаточно искренне и пошел к
гостям.
В
гостиной, за роялем сидела Ниночка с кисловатым выражением лица и
тренькала двумя пальцами какую-то незамысловатую мелодию. Рядом
стояла Ирина Семёновна и с гордым видом переворачивала листы в
нотной тетради.
–
Вам это нравится? – с подвохом спросила меня Анна Васильевна,
метнув скептический взгляд на Ниночку.
Я
пожал плечами, а потом кивнул.
Анна Васильевна надулась и обиженным голосом
выдала последний аргумент:
–
А наша Валентина, между прочим, умеет вышивать крестиком! И Лариса
тоже!
Я
аж икнул.
Когда экзекуция музыкой закончилась, нас
позвали пить чай.
И
опять все эти разговоры и бомбардировка меня томными и
многозначительными взглядами продолжилась.
И
тогда мне всё это вконец надоело. Поэтому я встал из-за стола и
ушел. Вот так просто, молча, без слов, встал и ушёл. По-английски,
не прощаясь.
А
когда вернулся (наконец-то!), домой, то обнаружил на кухне Фаину
Георгиевну, в волосы которой вцепилась … Марецкая.