Бурый не отказал. Теперь девка его и тешит, и нежит, и хозяйство ведет. Пока не наскучит.
А жених у нее будет, и прибыток. Уговор есть уговор.
Он, Бурый, к женскому телу лаком. Куда там Дедке. Хотя кто знает, каким был старый ведун, когда еще не был старым?
Хотя Бурый всяко покрупней Дедки вырос. Ну, так на то он и Бурый.
Бабы, девки… Все они одинаковы. Видят, что желается.
Хотя была одна.
Была.
Морена ревнива.
Мальца разбудил звук шагов снаружи. Он замер, прислушиваясь. Храп Дедки на соседней лавке мешал слушать, но одновременно успокаивал.
А время было нехорошее – между полуночью и восходом.
Кто-то шастал под дверью, но Малец не встал. Лежал тихо, будто овечья шкура, которой накрыт.
К прежним шагам прибавились другие, погромче, поувереннее. И еще одни. Не зверь, не нежить – люди. Кто? Воры? Дедкины недруги?
У двери, не запертой по Дедкову обыкновению, неведомые люди замешкались. Теперь Малец слышал уже и дыхание. Да, трое.
Дедко храпел во всю мочь.
Малец осторожненько скинул овчину (холодно, однако, давно прогорело в печке) и как был, без всего, приготовился нырнуть под лавку.
…Удар твердого сапога распахнул ветхую дверь, три могучие фигуры ввалились в избенку. Ввалились, встали плечом к плечу, острые навершия шеломов – под низкий потолок, ручищи – на мечах. Снаружи – луна, а в избенке, ясно, темень. Ничего не видать простому глазу.
Малец тихонько сполз на пол, примерился забраться под лавку, да не успел. Должно, глаза незваных гостей пообвыкли к мраку, а может, звук услыхали, только один из них метнулся рысью, сцапал парня. Плечо как клешней прихватил. Малец не вырывался. Пискнув, повис пойманным зайчонком.
– Колдун! – рявкнул здоровый.
– Не замай! – раздался тут голос Дедки. Ясный, словно и не спал. – Не замай малого! Меня ищете.
Железная ручища разжалась. Три воя повернулись на голос.
Дедко кряхтя слез с лавки, сунулся к печи, отыскал уголёк, раздул, затеплил фитилек в плошке с жиром.
Оранжевый лепесток подвинул тьму, и Малец разглядел пришлецов получше.
Гридь. Ширины саженной, в кольчугах, в шеломах. Из-под чешуйчатых наланитников – густющие бороды. Незнакомые. И не варяги. И не нурманы. Все трое – в годах, но не старые. И каждый таков, что Малец ему ниже плеча. Грозные все, аки Перун варяжский.
Да Дедко, по всему видно, не испугался. Он бы и самого Перуна не испугался.