Его лицо совершенно не было похоже на лицо индейца или африканца. Если бы не его речь, узоры на коже и одежда, Рей бы решил, что перед ним скандинав. Возможно, датчанин или немец. Сейчас, когда красный свет неба не падал на волосы, те оказались темно-русыми.
— Не знаю. Может быть, умер. — Рей подумал. — Скорее всего.
— Да впитают травы его кровь, — Улльх коснулся пальцами лба в явно ритуальном жесте. — Зачем вы пришли на наши земли? Вас было только двое?
— Я не знаю, — все так же честно отозвался Рей. — Только он мог ответить на этот вопрос.
Ответ, кажется, поставил Улльха в тупик. Он обдумывал его несколько долгих секунд, а потом наконец спросил:
— Ты был пленником? Тебе завязали глаза?
— Нет. — «А может, надо было соврать?» — Горел дом, я увидел, что кто-то остался в пожаре.
Улльх с явным сомнением покосился на глиняные стены, но промолчал — лишь кивнул, велев Рею продолжать.
— Я полез спасать и оказался здесь, — Рей пожал плечами. Что тут можно было сказать еще?..
Довольно красивое, породистое лицо Улльха изменилось. Он буквально уставился на Рея, скользя по нему взглядом, словно только что увидел, а потом вдруг уточнил:
— Дом, который горел. Какое над ним было небо?
— Серое. Голубое.
После этих слов Улльх резко встал и вышел из сарая. Эта привычка начала уже немного раздражать, но, к счастью, вернулся он скоро. И принес что-то очень похожее на осколок голубой фарфоровой тарелки.
— Такого цвета? — он показал осколок на вытянутой ладони.
— Почти, — кивнул Рей и подумал, что все это становится слишком странно и сложно для наркозного сна.
Улльх сжал осколок в руке и несколько секунд напряженно думал.
— Тебе принесут постель, еду, молока и воды, — наконец сказал он. — Мне нужно говорить с Шаманом. Мне нужно говорить с Вождем. Ты не пленник, — с этими словами он нагнулся и развязал петлю. — Тебя отведут в гаррут… В дом.
«Гаррут — это палата интенсивной терапии».
Рей расслабился. Что бы ни произошло, оно почти кончилось.
Почему-то он вспомнил Милли Робинсон. Ей было двадцать три, и она сидела в его кабинете, сжимая чашку с остывший чаем, давала невыразительным голосом показания и на вопрос о времени лишь покачала головой:
«Не знаю, шериф. Я просто знала, что это закончится. Боль закончится. Может, и быстро было. Но думаю, нет. Очень долго. А потом все».