Только я подцепил поводок у Семёна, как подъехали мои экзорцисты
на микроавтобусе. Они высыпали на улицу, а потом увидев, что здесь
происходит, побежали в мою сторону.
— Смотрите внимательно, — сказал я, сжав зубы до хруста. —
Внутри них вы должны увидеть вторую сущность, подселённого
демона.
— Вижу, — сказал Матвей, а за ним повторили и другие.
— Сейчас я подцеплю поводок, за который нужно потянуть, и вытащу
демона, — я напрягся изо всех сил и потянул на себя демоническую
душонку.
Мне показалось, что Рыков сопротивляется демону охотнее, чем тот
же Борис, но определить так сразу было сложно. Вообще мне с каждым
разом всё легче давалось изгнание, как будто я руку набил или
наловчился и понял, как надо.
Семён подался на меня, а я вырвал демона из него и, испепелив
его, аккуратно опустил рубежника на пол. Ну вот, остался только
Максим. Пока Пожарская с туземцами оказывали помощь бывшим
одержимым, я скрутил Максима и принялся за обряд.
Вроде бы всё шло как обычно. Я тянул поводок, демон
сопротивлялся, а Громобой выталкивал его наружу. Но что-то было не
так.
— Думаешь, что выиграл? — прошептал Максим, когда я сильнее
потянул поводок. — Оглянись, Проводник. Со всеми даже ты не
справишься.
Поводок со свистом выскользнул демона из тела Максима, а я
обернулся. Напротив меня стояла девочка пяти лет. Та самая, которую
я спас от демона в Громовке.
— Видишь ли, Проводник, какая загвоздка, — девочка мило
улыбнулась. Ее голос звучал немного шепеляво и от этого контраста
между детским личиком и словами у меня на затылке волосы дыбом
встали. — Дети не способны сопротивляться. У них нет ни жизненного
опыта, ни железной воли, ни характера, закалённого трудностями.
Детский смех прозвучал в полной тишине столовой дома отдыха
Голицыно, отразился от стен и ввинтился в мой мозг победитовым
буром. Такое не просто будет забыть.
— Знаешь, сколько здесь детей? — спросила девочка, продолжая
улыбаться неестественной улыбкой. — Сорок два ребёнка в возрасте от
полугода до двенадцати. И все они навсегда останутся одержимыми, —
она убрала улыбку и скорчила грустное лицо. — Тебе придётся убить,
нас, князь.
Что я там говорил о ярости? Прожгла дыру в груди, да? Сейчас я
полыхал весь.
И это была уже не ярость, а жгучая ненависть. Я хотел уничтожить
Хранителей здесь и сейчас, хотел разорвать их на кусочки, потом
сжечь и развеять их прах.