Мы все ревели. Офицер не выдержал, поджал губы и отвернулся от нас.
— Я не буду писать заявление, — строго утвердила я. — Вам сначала придётся признать меня недееспособной, а потом уже сами писать будете. Но я буду всё отвергать, потому что этого не было!
— Катька, ты болеешь! У тебя поехала крыша, вытерла слёзы Женя. — Куча свидетелей. И эти придурки разбежались в разные стороны, когда тебя нашли.
Её медовые глаза казалось, сверкают от слёз в полутьме этого ужасного кабинета.
— Катя, прими как должное, ты – жертва изнасилования, — Ксюха погладила меня по спине. — Твоя психика просто абстрагировалась от происшествия. Поэтому ты улыбаешься, как дура, а вся порванная, исцарапанная и избитая. Мы зафиксировали побои, заявление будет написано.
Женька меня грубо за локоть потащила из кабинета.
Нелепая история. Я даже не хотела думать, что глупые парни могут сесть за решётку, только потому что моим сёстрам так захотелось.
В дом мы не вернулись. За совсем смешную сумму нас подвезли до кладбища.
Ничего унылее я в своей жизни не встречала. Мамы точно там не было. Если даже она умерла… Может и хорошо, что мы в пустой, холодный дом не поехали, мне теперь будет казаться, что мама там.
Для меня она жива.
А мы втроём рыдали. Надо же! Мамы больше не было! Это ещё нужно осознать. Никого не было дороже. Остались только сёстры. Мы обязательно должны держаться вместе, всегда.
— В следующем году приедем, поставим ей памятник. Нужно деньжат подкопить, — уныло прошептала Женька.
Я выпустила на песок котёнка. Но он хитрый хотел сбежать. Не отпустила. На руках его держала и поцеловала розовый нос.
До станции мы шли пешком. Там, в камере хранения лежали два чемодана с вещами, которые сёстры забрали из дома мамы. Мало что можно было забрать, только старые фотографии, какие-то памятные вещи и моё лоскутное одеяло.
Куда бы мы ни шли, на нас смотрели косо.
И в поезде десять часов все были из нашего города. Не здоровались. Сёстры тоже на всех фыркали и толкались.
А вот на станции, где проходящие поезда, стало гораздо легче.
Поздней ночью мы забрались в купе поезда, и никто в вагоне на нас не смотрел. Иногда на меня, потому что действительно, остались на лице царапина и синяки.
Меня положили на нижнюю полку, а девочки забрались наверх. С нами ехал какой-то мужчина, он спал, когда мы своими пожитками шуршали.