Я стала, как говорили наши станичные бабы, завлекать, привораживать Тихонова. Он, бедный, и не выдержал моего натиска. Потом уже, спустя годы, до меня дошло, что он мне вовсе был и не нужен. Однако ближе к выпуску появился Вовка, и мы по христианскому обычаю стали жить. А если по-честному – больше мучиться. Разводиться по тем временам обоим было стыдно.
А тут еще мама без конца увещевала меня, мол, смотри, доченька, останешься на всю жизнь бобылкой с ребенком на руках. Мама была мудрой, прозорливой. Своим женским чутьем она как бы предвосхитила всю мою последующую жизнь. Она видела, что муж мой честен, порядочен и стабильности у него не отнять. Он не выпивал, не буянил, по сторонам не заглядывал. Полагаю, что и не изменял мне – нет, не изменял. Тем не менее буквально через два дня после смерти матери мы разошлись.
Хотя покойница часто меня окорачивала:
«Ты что, с ума сошла, такого семьянина бросать?! Он же красавец писаный. А ты что? Тебе еще краситься надо, чтобы быть красивой. Он – все в дом, где еще такого найдешь?»
– Вы давали мне еще в рукописи свои воспоминания для публикации в частном издании. И я заметил, что в ваших рассуждениях проскальзывают мотивы обиды, досады, некоторого даже пессимистического разочарования в том, что все так нескладно у вас получилось в семейной жизни. Нет лишь обыкновенной бабьей злости, кстати, вполне оправданной по отношению к бывшему мужу, коли исходить хотя бы из сермяжной бытовой логики, по которой муж и жена – одна сатана. Но если ваши воспоминания как-то подытожить, суммировать, взвесить, то, уж простите великодушно, Нонна Викторовна, получается так, что в отчуждении, в непонимании и даже в разводе больше виноваты вы, нежели Вячеслав Васильевич.
– А так оно и было. Я виновата, только я одна. Говорю же, он ко мне изначально не испытывал никакого интереса. Его наша семейная жизнь поэтому и тяготила несказанно. Даже когда нам с ним дали комнату – шесть квадратных метров в институтском общежитии на Лосинке, он и бровью не повел, чтобы поблагодарить. А я так ее пробивала. Но он воспринял мои старания как должное.
Когда у меня стал расти живот, муж уже проявил явное недовольство. А на курсе нашем, да, пожалуй, и в институте вообще смятение случилось. Раньше никто из студентов родителями не становился. Все кинулись подсчитывать, успею ли я разродиться к защите диплома? По моим прикидкам получалось, что это случится позже защиты. Но Женька Ташков принес медицинскую книгу, где было написано, что месяцы берутся во внимание не обычные, а лунные.