«Да что ты такое говоришь? Это же огромная бочка расхаживает по селу».
Третий сравнил уши слона с листьями смоковницы, а четвертый, подержавшись за хобот, заметил:
«Нет, это шланг для полива огорода».
Отправились селяне к главному, и каждый сообщил о том, что осязал. Так кто же из них был прав? Все четверо, и никто конкретно. Потому что никому из нас, смертных, не дано обладать истиной во всей ее полноте.
Это тем более справедливо в моем примере, когда я берусь описывать, а поневоле, и судить о взаимоотношениях мужа и жены, проживших вместе ровно чертову дюжину лет. Как узнаешь, кто из них прав, кто виноват? Послушаешь жену и, особенно если она заплачет, видишь в ней ангела с крылышками, а мужа – злодеем и кровопивцем. Послушаешь мужа, и все наоборот. Хотя жизненный опыт тебе подсказывает иное. Муж задурит – половина двора горит, жена задурит – весь двор сгорит. Муж запьет – полдома пропьет, жена запьет – весь дом пропьет.
Дорогие мои читатели, к чему я все это? Своими сетованиями насчет семейной жизни «со Штирлицем» Нонна Викторовна делилась со мной, дай бог памяти, году где-то в девяносто третьем – девяносто четвертом. Тогда же, как уже мельком упоминал, я впервые познакомился и с фрагментами ее биографических воспоминаний о собственной горемычной жизни, неудачном супружестве, многочисленных ухажерах, творческих поисках, приобретениях и потерях.
Это были обыкновенные листы из блокнота не самой качественной бумаги, заполненные почти неряшливым почерком, в котором крупные буквы не знали ни ранжира, ни строя, даже как бы и не дружили друг с дружкой, хотя проживали в одном слове. Еще более сумбурной выглядела сама архитектоника воспоминаний. Интересные, порой захватывающие факты – все же жизнь Мордюкова прожила фантастически увлекательную, – события, мысли, рассуждения теснились, наползали друг на друга вразнотык, безо всякой упорядоченности, тем более без каркасной сюжетной линии. С одной стороны, она препарировала собственную биографию с безжалостностью опытного хирурга районной больницы, с другой – ограничивалась совершенно немотивированными недомолвками.
Вряд ли вы, уважаемый читатель, можете себе такое представить, но в достаточно объемной рукописи – отпечатанная на машинке, она перевалила за пятнадцать условных листов, это книга в триста пятьдесят страниц – фамилия мужа упоминалась считаные разы. Имя «Слава» – дважды. Полностью фамилия, имя и отчество – ни разу. Даже в самых трогательных, почти интимных моментах – только «он» да «муж». И сплошные упреки. Женская обида хлестала у Мордюковой, что называется, через край.