Невероятным усилием давя в себе
монстра, я ворвался под купол, отсчитывая секунды до того, как по
куполу разнесётся сигнал тревоги.
Первый этаж здания представлял собой
лабиринт офисных помещений, но благодаря рассказам Филимона,
подтверждённым Толиком, я знал точное направление.
Первая развилка… Вторая… Широкая
лестница, ведущая на цокольный этаж… Рывок по, казалось бы,
бесконечному коридору… Очередной поворот, и, выскочив из-за угла, я
влетаю в толпу бегущих в мою сторону солдат.
— Ты кто… — слышу я совершенно
неуместные слова и улыбаюсь им.
Однако самих солдат я не вижу, мои
глаза направлены лишь в одном направлении. В сторону медленно
закрывающихся массивных дверей, откуда вываливались очередные
охранники бункера.
— Огонь… Убейте его…— слышу я чей-то
далёкий шёпот, постепенно перерастающий в тихий крик.
Плечо пронзило болью, но я её уже
почти не чувствую. Монстр взял верх, и мир вокруг меня окрасился в
красное… И единственным светлым пятном в нём оставался бьющий прямо
в мозг свет…
***
Аллод Шарова
Сто восемьдесят шестой день
проекта
— Очнулся я в тот день уже в лесу.
Едва живой, в одних трусах и с толстой тетрадкой, чернила на
которой медленно начинали расплываться, — я потянулся и взял кружку
с остывшим кофе со столика.
Хотелось, конечно, чего-нибудь
покрепче, но начинать утро с пьянства — дело такое себе…
— То есть ты решил, что стоит начать
убивать людей, основываясь лишь на каких-то каракулях на непонятно
от кого полученной макулатуре? — поинтересовалась Моллиган,
демонстративно сидящая на кресле подальше от других девушек,
находящихся в гостиной.
— Не совсем. Заражённые — это не
монстры, как ты привыкла считать. Точнее, не все, — я отставил
почти опустевшую кружку в сторону, и почти мгновенно появившаяся
Кнопка вновь наполнила её напитком.
Как и Моллиган, гоблинша дулась на
меня. Только, в отличие от Блаженной, которая злилась не только на
меня, но и на Тори, мелкая просто перепугалась, когда меня якобы
завалило.
— У некоторых заражённых есть момент,
когда они оказываются на краю обрыва, после которого уже невозможно
вернуться, — взял слово Старый. — Первые недели мы были просто
животными, у которых нет никаких других желаний, кроме как набить
брюхо. Если в этот момент ничего не произойдёт, то стопроцентно
животным и останешься.