Обтянутый
черным бархатом эшафот, Пьету во дворе, приготовленный катафалк, а
главное — его наряд цвета крамуази, Ликур оценил как проявление
безупречного вкуса господина. А потом, как и все отдал дань ужину.
Поминальному ужину, как выяснил в потрясении
Жорж-Мишель.
Наверное,
он был единственным человеком в Париже, а, возможно, и во всей
Франции, который мог сказать, будто съел собственный поминальный
ужин. И единственный, кто мог услышать поминальные стихи,
написанные на свою смерть. Трогательными виршами разразился капитан
Крийона, и это стало основанием распить еще несколько кувшинов
вина... А потом еще…
А потом он
увидел рыдавшего у своих ног Кола. Качнулся к повару. Вновь
свободный, живой и пьяный, он любил весь мир и даже король Генрих
уже не вызывал у него негодования. И когда Кола поведал, что
горошек закончился… Да разве это беда?! Хотя, конечно, желание
повара приготовить в память о нем его любимую баранину и даже
потратить на нее весь горошек — умиляло.
Что он мог
сказать? Только одно: «Не горюй, Кола… Вырастим другой горошек, и
ты его приготовишь».
И тогда
Кола разрыдался еще горше:
— Я
выкинул свой поварской нож в Сену!
— Господи,
да зачем? — он бессильно откинулся на спинку кресла и даже руками
развел в потрясении.
— Я
поклялся, что больше не буду никому служить, когда вас не станет.
Никакому графу, герцогу, принцу и тем более королю! — заявил Кола и
вскинул голову с таким величием, что Генрих должен был немедленно
скончаться от зависти. Истинный король — король кухни и желудка. —
А господа офицеры позвали меня к себе интендантом… Это ведь не
считается нарушением клятвы, верно?
— А как же
я? — поразился Жорж-Мишель. — Ты что — уже получил
патент?!
Кола
замотал головой.
— Нет, я
сказал, что до последнего буду вашим человеком… И только когда
вы…
— Так моя
голова при мне! — обрадовался он. — Нет, Кола, я тебя не пущу, ты
мне нужен… Как же я без тебя?!
Он все
сделал правильно — отпустил Этьена и не отпустил Кола. Этьену нужна
была практика — где ее найдешь больше, чем под командованием
Крийона? Кола нужны были вольные эксперименты. Жорж-Мишель слишком
хорошо знал придворных вельмож, чтобы верить, будто они дадут
повару хоть какую-то свободу.
А еще он
подарил ему шпагу и объявил, что тот может носить ее совершенно
законно. И это тоже было правильно.