Папа сел и, прищурившись, посмотрел на море. Прохладный ветерок раскачивал метелки тростника. Налетавшись вдоволь, я подбежал к папе, забрался ему на колени и замер, прижавшись лбом к его волосатой груди, а потом сказал:
– Теперь можем идти.
Папа кивнул, встал, опять усадил меня себе на плечи и снова вошел в сверкающую воду.
Добравшись до берега, мы переоделись. Папа вдруг заторопился, видимо, тоже почувствовал, что мы слишком задержались. Мы понимали, что нам нельзя вот так беспечно проводить время вдвоем. Папа погладил меня по голове.
– Собрался?
– Угу.
Дорога была сухой и пыльной. По канавам пестрели летние цветы: васильки, клевер, лютики. Меловая гора, протянувшаяся вдоль всей дороги, напоминала огромную поросшую кустарником спину. Папа нес в руке наши мокрые плавки. С них капало, вода оставляла на тропинке маленькие следы-точки. Мы шли молча. Я уже различал наш дом на холме и видел, что окно в комнате, где лежала Семилла, приоткрыто.
Когда мы подошли ко двору Кая, то услышали чьи-то крики. Оказалось, что шесть его свиней сломали загон и выбрались на поле полакомиться картошкой. Кай бегал вокруг и пытался им помешать. Он размахивал палкой и ругался на чем свет стоит, но свиньи только с визгом отскакивали – и снова принимались за картошку. Забавная была картина. Мы прыснули со смеху, но, конечно, так, чтобы Кай не услышал.
Хотя папа торопился домой, но вынужден был прийти на подмогу. Кай добрый, он каждое Рождество приносит нам большой копченый окорок и денег не берет.
– Я сейчас, – сказал папа, протянул мне плавки и помчался на поле.
Я стоял и смотрел, как папа с Каем носятся, загоняя свиней. Непростое это было дело: видимо, картошка пришлась свиньям по вкусу. Одна из них попробовала удрать на дорогу, но тут уж я бросился ей наперерез и заорал:
– Эй! Пошла отсюда! Тут машины ездят. Возвращайся-ка лучше к Каю!
Свинья уставилась на меня. Глаза у нее были красивого синего цвета, а рыло – мокрое и блестящее. Потом она хрюкнула и побежала назад, на поле. Там-то Кай ее живенько и поймал.
Когда всех беглянок заперли обратно в загон, Кай стянул с головы кепку и отер пот со лба. Он пожал папе руку и о чем-то спросил. Папа пробормотал что-то в ответ. При этом он пару раз покосился на меня. Ясное дело, они говорили о ней.
Кай подмигнул мне, а я – ему. Попрощавшись, мы зашагали по вспаханному полю. Я отдал плавки папе. Потом мы поднялись по холму – к дому.