Игорь в свою очередь был рад земляку, и они часто вспоминали родную Москву. Александрин мысленно переносился в Замоскворечье, на Серпуховку, где стояли корпуса Электромеханического завода имени Владимира Ильича. А Миклашевский больше говорил о центре Москвы, о театрах, где на сцене выступали его мать и тетка, об институте физкультуры, в котором Миклашевский учился, да о тихом переулке возле Никитских ворот, где протекли детство и юность, а сейчас находились жена Елизавета и сын Андрюшка… Москвичи, где бы они ни встретились, всегда тянутся друг к другу, как родственники.
Александрин осторожно нес, держа за дужку, алюминиевый котелок, наполненный до самых краев кулешом, и пол-краюхи ржаного хлеба.
– Наливай, говорю повару, на двоих, – рассказывал с довольной улыбкой Матвей, усаживаясь рядом. – А кто, спрашивает, второй? Назвал я тебя, так он, знаешь, черпаком со дна, где мяса много, а потом еще раз сверху из котла, где жирок плавает. И еще старшина подбросил пяток кубиков сахару. Пируем, Игорь!
Миклашевский вынул из-за голенища алюминиевую столовую ложку с просверленной дырочкой на плоской ручке, достал носовой платок, обтер ложку. От котелка шел ароматный дух, зовущий и аппетитный, легкий парок курился и щекотал ноздри. Игорь зачерпнул ложкой густой жирный кулеш.
– Еда что надо!
– Отец мой говорил, что главный солдатский закон очень прост: никогда не отставай от кухни и реже попадайся начальству на глаза.
– Мудрый закон.
Они по очереди хлебали из котелка, заедая ломтями хлеба.
– Послушай, Мотя, – обратился Миклашевский к товарищу, – все я у тебя хотел спросить, да случая не представлялось.
– Валяй, – улыбнулся Александрин.
– Смотрю на тебя и не пойму, кто ты?
Александрин положил локти на колени, опустил ложку:
– Сам не знаю, к какому племени принадлежу. Смесь в моей крови приличная. По отцу одна, по матери другая…
И он рассказал, что отец его – болгарский коммунист Кирилл Александров, давний друг Георгия Димитрова, они встретились давно, еще когда компартии не было, а существовала подпольная группа «тесняков». Вместе боролись, сидели в тюрьмах, создавали тайные отряды, потом отца послали в армию вести агитацию. В ноябре семнадцатого года, узнав о революции в России, отец Матвея поднял батальон и вместе с офицерами перешел к русским. А дальше судьба его бросала по фронтам гражданской войны, где он встретил в лихом кавалерийском полку черноглазую санитарку с древним именем Эсфирь. Они полюбили друг друга, и в двадцатом году в полковом лазарете появился на свет их голосистый сын, которого отец назвал в честь погибшего в застенках друга Матвеем.