Микола работал грузчиком на хлебозаводе в три смены, от «свистулечного» промысла начал отходить: расчета не видел. Мария понимала это, ей самой противно было торговать «самодельным уродством», но это занятие позволяло ей в любое время торчать на рынке не с пустыми руками, а при деле. Главное же дело хранилось в тайне, и каждый день поручалось новое. А сегодня – небывало новое.
После ареста в Луцке пособников бандитов пока незаметно было, чтобы они кого-нибудь выдали. Мария приняла меры, чтобы уберечь своих людей, кого знали арестованные и могли выдать. Всех предупредила, и они сразу исчезли. За жильем скрывшихся она установила присмотр. И вот вчера вечером буренка Хивря принесла в ошейнике записку, в которой сообщалось, что квартира врачихи Моргун, на Котовского, дом 8, «занята».
Без труда Артистка определила, кто выдал врачиху, снабжавшую оуновцев лекарствами. О Моргун знал арестованный Дорошенко. Он сегодня должен был взять у нее приготовленную коробку и передать на рынке в два часа дня связному Ложке. Предполагалось, Дорошенко выдал эту явку, и чекисты не упустят такую возможность.
Ради этого дела и торчала на рынке Мария, держа подле себя верного посыльного Костю, совсем отбившегося от родного дома. Правда, родители его и не возражали – пусть кормится в трудную пору возле соседки, коли ей помощник нужен.
После полудня Артистка оставила мальчишку с товаром, а сама пошла по толкучке, беспечная, с веселыми, смеющимися глазами, которые умели все видеть, сортируя встречных на людей обыкновенных, базарных, и залетных, требующих к себе особого внимания. Их она накрепко примечала.
Нет, Ложка не болтался на толкучке. Не появлялся он и возле ларьков, среди овощных рядов. Не заметить его было невозможно: рослый, большеголовый, с одутловатым лицом, – его враз приметят чекисты.
Артистка занервничала. Не за Ложку она переживала. За свое неумение что-то предусмотреть и предотвратить. Сейчас она, вернувшись к неходовому товару и предупредив непоседливого Костю, чтобы тот никуда не отходил, заработала руками: наливала в свистульки воды, свиристела ими на все лады, переставляла на фанерке кургузых козлов с позолоченными рогами, размышляла: «Зачем Микола плодит этих козлов, когда их не покупают, может, специально назло мне штампует, чтобы перестала его мучить, дескать, походит неделю с товаром и перебьет его, торговлю забросит. Это он, муженек, может сотворить, сопун несчастный…»