Мне же повезло больше – наблюдаю за происходящим хаосом из салона шикарного автомобиля бизнес-класса, за рулём которого профессиональный водитель. Хотя, везением это сложно назвать, потому как всё что у меня есть, досталось мне чередой невероятных усилий в купе с самоорганизацией и контролем.
Дисциплине я была обучена с раннего детства, поскольку дед – отставной полковник, спуску мне не давал. После смерти бабушки мы переехали к нему жить. Нет, это не было сделано из-за того, что мама хотела поддержать деда – отношения между ними разладились с началом маминого подросткового периода. Дед говорил, что она была той ещё пройдохой – очень уж любила свободу.
Итогом такой бурной молодости стала я. В семнадцать лет мама явилась на порог родительского дома с заявлением о том, что беременна и собирается рожать, чем чуть не довела бабушку до инфаркта. Мой отец к тому времени благополучно испарился из маминой жизни, поэтому ждать помощи она могла только от родителей. Профильного образования получить не успела, поэтому поступала в университет уже после моего рождения и, естественно, с подачи дедушки и его «связей».
Пока мама училась и не только (студенческие вечеринки никто не отменял), со мной сидела бабушка. Она часто сетовала на нерадивую дочь и на то, как ей сложно в таком почтенном возрасте, хотя бабушке не было и пятидесяти, справляться с маленьким ребёнком. Поначалу, я, конечно, ничего не понимала, но всё чувствовала. Бабушка любила меня и часто говорила об этом, однако это не отменяло того факта, что выросла я осознавая, что по сути не нужна никому. Часто чувствовала себя мячиком для пинг-понга, который швыряют из стороны в сторону, и нет ему ни покоя, ни детской радости.
Что такое счастливое детство я не знала, потому что всегда чувствовала себя перед всеми виноватой. Перед бабушкой за то, что мама «повесила» все заботы на неё с дедом, а перед мамой – за ограничение её свободы.
В какой-то момент мама устала от постоянного контроля и съехала на съёмную квартиру, прихватив меня с собой. Правда с работой у неё ладилось не очень, поэтому жили мы почти впроголодь.
А потом умерла бабушка. Дед сам настоял, чтобы мы переехали к нему снова, и мама поначалу согласилась, а спустя несколько месяцев вильнула хвостом и поминай как звали. Проснувшись однажды утром, я обнаружила клочок бумаги с незатейливой записью: «Прости, малышка, но я так больше не могу, поэтому уезжаю, а ты слушайся деда».