Вероника легко перепрыгнула через ручей. Ей ли, ловкой, быстрой, бояться какого-то старика Исидоро? Кто он такой? У Исидоро не гнулась одна нога, работать в поле он не ходил. Работали сыновья, дочери. Их у него – сам, наверное, не помнил, сколько! В деревне говорили, что старший сын Исидоро сбежал к контрас, а два младших – командирами у сандинистов. Ходил слух, что кто-то видел, как Исидоро шел впереди банды контрас проводником. В деревне его называли – Кролик. Чем-то он действительно напоминал ушастого, а может, эта кличка появилась за кроличью плодовитость.
Тропинка в приближении жилища разветвлялась и, осмелев, сбросила с себя траву. На ней виднелись следы копыт и ног, колес и собак.
Ранчо в такой час не могло пустовать. Вероника с шага переходила на бег, потом останавливалась, затаивала дыхание и слушала. Не звякнет ли мачете брата Сесара? Он обещал отцу вырубить кустарник для нового фасолевого поля. А быть может, послышится свист отца, выгонявшего зебу[5]на пастбище? А вдруг сейчас, почуяв ее приближение, из чащи с лаем выскочит Чичо?
Вероника замирает, вслушивается. Тихо в лесу. Только сердце – тук, тук…
Прикрывая от комаров нос, она с силой втягивала воздух. По тропинке – и это было самой настоящей правдой – сочился тоненький запах жареных бананов.
ТИГРЫ С ЖЕЛЕЗНЫМИ ОШЕЙНИКАМИ
Боевая учебная группа, в которую входил Молчун, так и не добралась до чистой воды. Молчуна как младшего то посылали найти проход в болотном булькающем смраде, то, нагруженный тяжелым ящиком с патронами, он плелся в хвосте колонны. Солнце было в полном зените и жгло без жалости прямыми, как бамбук, лучами. Молчун дотронулся до щетки волос на голове и отдернул грязную руку. Волосы были горячими, как проволока, вытянутая из костра. Время учений – «форсирование водной преграды» – проползло как жижа сквозь пальцы и, казалось, остановилось, застыло, как тина на щеках, шее, на груди под курткой. Сопилотэ срывал голос, выкрикивая приказы, но группа безнадежно завязла в гнилом болоте, примыкающем к реке. Желанный сухой берег был рядом, празднично выступал из зеленовато-ядовитой трясины.
Кроны ярких деревьев переплетались, искрились оперениями птиц и, превращаясь в видение, рябили, расплывались. Молчун тер тыльной стороной ладони глаза и с испугом ощущал, что ноги становятся непослушными.