Тогда Пинто упал на землю и, лежа на земле, пропел:
– У Кролика уши длинные, да зубы волчьи. – Дышал он при этом глубоко, взахлеб.
Пинто часто приходил на ранчо дона Альвареса. С Сесаром они мастерили ловушки для ловли обезьян, которых Пинто потом таскал на базар в Сан-Рафаэль. Возвращался он с подарками для детей. «Ты хоть бы штаны себе купил», – говорили ему. «Ничего, – смущенно прятал глаза беловолосый Пинто, – я и так проживу. – Но, испугавшись, торопливо добавлял: – ведь вы не прогоните меня».
Его доброта отогревала крестьянских детей, обделенных родительским теплом. До детей ли, когда крестьянское хозяйство, если не хочешь умереть с голоду, забирало все силы без остатка. Пинто не обижали, но и к одному какому-то дому не приваживали. Добрый, безобидный, он был любим всеми детьми деревни, но не был нужен никому из взрослых.
Пинто мотал головой, пытался веселить Веронику и корчил смешные рожи.
– Пинто, Кролик, Вероника, – повторял он, загибая пальцы.
Выходит, их теперь в долине трое – дочь дона Альвареса, блаженный Пинто и своя власть – Кролик в военном костюме и со смитом-вессоном.
Вероника села рядом с лежащим на спине Пинто. Она знала: он устал и теперь будет долго молчать.
Над долиной, зажатой горами, поросшими тропическим лесом, бушевал огонь солнца. Пинто закрыл глаза и умиротворенно засопел. А Веронике нужно спросить у него об отце, о брате Сесаре. А может, в деревне остался еще кто-то? Вероника обводила взглядом дома. Поля крестьян начинались прямо от порога. Каждый клочок земли имел здесь особую ценность. Их небольшое фасолевое поле зарастало сорной травой. Поле кооператива – ухоженное, но и оно, если ему не помогут люди, скоро зарастет. Вряд ли семья Кролика сможет сама все это обработать. А Вероника? Нет, не согнется спина ее над чужой землей. Она не знает, что такое подневольный труд, и знать не хочет. Семь лет ей было, когда после революции из этих мест бежал землевладелец. Дон Альварес в тот день уговорил крестьян поделить между собой его землю. Еще не был новым правительством принят декрет об аграрной реформе. Еще не собирались печатать титулы, разрешающие крестьянам владеть землей, а они уже сеяли, пололи, радовались свободному труду на своей земле.
– Пинто, – стала тормошить его Вероника, – Пинто, где мой отец? Где брат?