Он сначала дергается от моих невинных прикосновений, но потом, когда до Глеба доходит, что я просто ухаживаю за ним, успокаивается немного.
— Я бы и сам… справился. Спасибо, — но Вересов все-таки предпочитает отодвинуться.
Неужели считает, что я могу его съесть или снасильничаю ненароком? От подобных предположений становится смешно. Я даже непроизвольно улыбаюсь и уже с гораздо большим удовольствием кладу кусочек чизкейка в рот.
— Как знаешь, — проговариваю и встаю из-за стойки.
Беру тарелку в руки и кружку, несу все это до мойки, открываю воду и начинаю петь: «Зачем мне солнце Монако…»
Я стою у мойки, пою (очень на любителя, не всегда попадая в ноты) и пританцовываю. На часах пять утра, и вместо того чтобы уже ползти спать, я с особым энтузиазмом испытываю нервы Глеба на прочность.
За спиной я слышу звон бьющейся посуды, благоверный не выдерживает утренней атмосферы и разбивает вдребезги свою любимую чашку.
— Епрст, это же еще дядька дарил.
Тут становится обидно за Малышева — его несносный племяш вспоминает о родственнике, только когда бьется привычная посуда. А что такое чашка и человеческая жизнь в сравнении?
Для себя мысленно называю Глеба эгоистом, но не реагирую и продолжаю заниматься своими делами.
— Эй, где у нас веник?
— У меня вообще-то имя имеется, — проговариваю с обидой. — И веника у нас в доме нет.
— А чем осколки будешь убирать?
И главное — еще таким нахальным тоном.
— Я осколки убирать не буду, а ты спокойно справишься и щеткой. Она, кстати, на том же месте, где ты ее и повесил.
— Я повесил? — совершенно обалдевшим голосом уточняет Вересов.
— Ну не я же! — каждая моя реплика так и сквозит сарказмом. — Зато где у твоих телок трусы, ты очень быстро разбираешься, — давлю на больное и придерживаюсь заданного плана.
Когда Евгений Семенович озвучил мне свою идею, я очень сильно засомневалась в возможности ее исполнения, но, как показала практика, нет ничего невозможного. При наличии денег вопросы подобного рода решаются очень оперативно, а вот с чем посложнее — деньги не всегда справляются.
И тут я вспоминаю о маме, которая внезапно впала в летаргический сон. Одним днем. Легла в ночь отдохнуть, а с утра уже не смогла очнуться. Мне тогда едва семнадцать исполнилось. Я думала, что она умерла, но врачи вынесли совсем другой вердикт. Правда, легче от понимания того, что мама спит, мне не стало. Уже как два года спит. И моя жизнь поделилась на «до» и «после».