Первый драконорождённый, некогда бросивший вызов хозяевам всех
людей — Драконам.
— «Тц,» — висящий в воздухе мужчина, на лице которого была
странная маска, сжал свои руки так, что суставы хрустнули, разрывая
тишину вокруг. Он корил себя за юношескую глупость. Да, юношескую.
Ирония этого слова отзывалась горечью на грани смеха.
Когда-то, в ином мире, в ином времени, он считался мудрецом.
Настоящим. Тем, кто мог сокрушить Архимага, не полагаясь на силу
Туума, а лишь на остроту своих заклинаний и глубину познаний. Он
стоял на вершине знаний, глядя сверху вниз на тех, кто ещё только
начинал свой путь, полагая, что видит дальше и знает больше.
Но теперь человеческие года казались ему всего лишь мигом.
Пыльным вздохом на ветру вечности. Что значат десятилетия смертных
перед бесконечным течением времени, с которым он теперь был
связан?
Тогда, когда он ещё был свободен, его имя неслось по миру, и
каждый дракон знал: Мирак — могущественный, но неподконтрольный
жрец. Способный пожирать бессмертные души драконов. Но Алдуин не
терпел непокорных. Он отправил за ним лучших из своих жрецов, чтобы
раздавить мятежника.
Смертельный поединок развернулся среди застывших снегов
Солстхейма. Ветер завывал, заваливал следы павших, но не мог
заглушить грохот их битвы. Жрец, слуга Алдуина, носил имя Валок.
Ему не нужны были лишние слова. Сломить, уничтожить, стереть Мирака
— таков был его приказ.
Они сражались, превращая землю в руины. Огненные вихри рассеяли
снег, разрывы магии выжигали следы истории. Мирак обрушил на врага
силу драконьих криков, но Валок отвечал тем же. В тот день воздух
вибрировал от слов силы, столь древних, что их отголоски до сих пор
можно было услышать среди развалин.
Но Валок и его хозяева побеждали.
Однако Мирак был другим. Он уже тогда заглядывал за грань, и
когда битва достигла апогея, он использовал дар, полученный от
самого Хермеуса Моры, чтобы спастись.
— “Спасение,” — сейчас эти слова вылетали из его уст с огромной
иронией.
Мирак закрыл глаза на мгновение, стиснув зубы. Воспоминание было
словно заноза под кожей — невыносимо мелкая, но болезненная. Он
снова и снова прокручивал тот момент, как будто мог изменить
что-то. Но нет, изменить было нельзя.
Но вскоре всё могло поменяться. — “План вот-вот будет исполнен,
можно и прогуляться”.