Я ведь и в самом деле была здесь никем. Баронесса из древнего, но ныне совсем захудалого рода, который и вовсе исчезнет, едва я выйду замуж. Среди блистательных дам, соперничающих не только красотой, но и богатством, и знатностью, я лишь статистка, фон для того, чтобы они заблистали еще ярче.
Казалось бы, чего злиться? Мне ведь не нужны их богатства, да и император не нужен, на отбор я приехала лишь для того, чтобы укрыться от жениха. И от зависти раньше я никогда не страдала, привыкнув к жизни скромной, но достойной. А вот поди ж ты…
За спиной какое-то время было тихо, потом дохнуло жаром, зашуршала ткань.
— Я обидел вас, — вдруг сказал мужчина, и на плечо мне легла теплая рука, от прикосновения по спине побежали мурашки. — И не понимаю чем.
— Вы вовсе меня не обидели, — ровным голосом произнесла я.
Развернулась, чтобы встать и все-таки уйти — какое уж тут ученье! — и застыла, когда взгляд уперся в поджарый живот, скользнул по дорожке волос вниз к поясу штанов, к счастью уже высушенных.
— Что случилось? — Красавец склонился надо мной, заглядывая в лицо. — О чем вы задумались?
Я сглотнула. Облизнула губы, их словно кололи десятки невидимых иголочек, и выпалила ровно то, что я пыталась заучить только что. Не говорить же о том, что на самом деле закрутилось в голове.
— Прямая мышца живота начинается от хрящей пятого — седьмого ребер и мечевидного отростка грудины…
Мужчина изумленно выдохнул, отшатываясь, а я закончила:
— И прикрепляется к лобковой кости между лобковым бугорком и симфизом.
В следующий миг до меня дошло, что я такое брякнула. Я подскочила, выронив учебник, бросилась бежать — ровно для того, чтобы всем телом впечататься в незнакомца. Сильные руки сомкнулись вокруг меня, я пискнула и замерла, прижавшись щекой к мужской груди. Он тоже замер, и только сердце, отчаянно стучавшее, выдавало, что не с прекрасной статуей я сейчас обнимаюсь.
Охнув, я отшатнулась. В тот же миг и он разжал объятья, отступая. Я подхватила упавший учебник и понеслась прочь.
Далеко убежать мне не удалось — стянувший талию корсет мешал дышать, пришлось остановиться, чтобы не грохнуться в обморок. Убийственная мода, в прямом смысле убийственная. Впрочем, лет пятнадцать назад было хуже — тогда в моду вошли тончайшие муслиновые платья, которые зимой и летом носили поверх таких же полупрозрачных сорочек, с шелковыми туфельками на кожаной подошве. Простыв после бала, от «муслиновой болезни» умерла моя мама — и в нашей с отцом жизни все пошло кувырком.