Пограничники затаив дыхание следили за рискованными маневрами летчика. Малейшая оплошность – и вертолет мог зацепиться за скалы. Но пилот мастерски посадил машину на пятачке.
Тут же из кабины выпрыгнули три пограничника и бросились к кустам, где залег нарушитель. Он даже не пытался бежать, не сопротивлялся. Покорно вышел из-за камней, поднял слегка дрожавшие руки.
Это был смуглый человек лет пятидесяти пяти, горбоносый, с массивным подбородком и большими, сильными руками. Старый туркменский халат скрывал его крепкое, жилистое тело, а сыромятные чарыки со светлыми домоткаными обмотками – тренированные икры. При обыске у него нашли несколько трубочек терьяка – опиума и пачки советских сторублевок.
После, в штабе отряда, на вопрос офицера, почему нарушитель даже не пытался бежать, тот ответил:
– А куда? Когда тропа оборвалась в пропасть, я подумал – изменила мне память, заблудился. Решил до рассвета обождать, оглядеться… Назад не уйдешь – позади обрыв. Вечером я туда сбросил все альпинистское снаряжение… Сбросил, чтобы назад не было больше пути.
Лазутчик сносно владел русским языком, но предпочитал говорить на туркменском, хотя отдельные слова подбирал с трудом, путая их с немецкими, английскими.
– Было время, – продолжал он, – тропу архаров я отыскивал, как родную юрту в своем ауле, с завязанными глазами… Тут маху дал… Что говорить, стар стал, а старость – что путы на ногах, не разбежишься, упадешь…
В тот же день с небольшого аэродрома в горах поднялся вертолет. На его борту – два чекиста в штатском и незадачливый нарушитель, изменившийся до неузнаваемости. Он был вял и апатичен, даже не прикоснулся к обеду, предложенному в погранотряде.
Чекисты догадывались, почему так сник пришелец. Его тревожило будущее и расплата за переход границы? Нет, его мозг сверлила лишь одна неотвязная мысль: что стоит чекистам дать ему с горошинку терьяка? Того самого, что отобрали у него при задержании. Он не сводил с чекистов слезящихся глаз, помутневших и тусклых, и что-то хныкал о своей загубленной молодости, о своих болезнях, о родных горах – давно покинутом им гнездовье отцов и дедов, о горькой доле самоизгнанника, забывающегося в опиуме. Лазутчик был наркоманом.
Близился вечер. Вдали показалась строгая лента канала, голубой разлив водохранилища, очерченного желтыми барханами. Внизу замелькали сигнальные огоньки ашхабадского аэродрома. Вертолет шел на посадку.