Егор Степанович настоял, чтобы ночь перед матчем Саша провел дома. И он проспал двенадцать часов кряду, пока Илья, которому тренер дал жесткую установку, не растолкал его.
– Только не воображай, что я вечно буду этим заниматься, – пробурчал он, протянув большую чашку кофе.
Саша только кивнул – способность говорить еще не вернулась к нему. Но крепкий кофе прояснил его мысли. С каждым глотком он и чувствовал себя, и соображал все лучше.
– Я твой должник…
– Ты даже не представляешь насколько, – зловещим тоном протянул Илья и забрал у него пустую чашку. – Я сказал преподу, что ты свалился с температурой – вот и не явился на экзамен.
– Илюха…
– Ну да, да! Я – твой ангел-хранитель. Не забудь об этом, когда будешь получать Нобелевку.
– О да…
– Что – да? Ты, черт возьми, самый талантливый изо всех, кого я знаю! – внезапно взвился Илья. – Что ты делаешь с собой? Ну да, она – красавица, не спорю. Но, Сашка, она же убивает тебя!
«Это правда», – отстраненно подумал Саша. Но сопротивляться у него не было ни сил, ни желания.
…Во втором тайме, когда им пробивали штрафной, Саша вдруг заметил красное платье Тины возле банки[7]. Отвлекся он лишь на секунду, но этого хватило, чтобы в защите образовалась брешь.
В вопле студенческого стадиона смешались отчаяние и радость.
– Борисов, ну ты привез[8] так привез! Спасибо! – проорал за его спиной Ваня, вытащивший мяч из сетки.
Не услышав этого, Саша проследил, как Тина садится рядом с Прохором Ковалевым, которого удалили в начале игры на глазах у отца-ректора. Из-за Саши, конечно… Прохор злился на него, а сорвался на противнике. Борисов при всей команде послал его перед матчем, чтобы не лез с наставлениями. Хотя, если разобраться, капитан имел право…
У Саши мелко затрясся подбородок: «Зачем я рассказал ей о нашем противостоянии? Как она сказала? «Игра так игра». Тина сама вступила в игру… А я-то, дурак, не понял, о чем она!»
– Офсайд!
Кто-то пихнул его в бок:
– Борисов, проснись, наконец!
– Уже наелся[9], что ли?
Тренер тоже что-то кричал ему, но слов Саша не понимал. Он и не видел ничего вокруг, кроме Тины: голова запрокинута, смуглая шея плавно изогнута, грудь подрагивает… Она смеялась над тем, что нашептывал ей Прохор. И хотя ее смех заглушил рев стадиона, Саша знал его слишком хорошо, чтобы не слышать.