– Кто он?
– Это стра-ашный человек. Он убьет меня, если узнает, что я ра-а-ссказал вам о нем.
– А мы нэ убьем тэба, нэт, мы толко будэм тэба рэзат на щащлик, – встав со стула, проговорил палач и дернул несчастного за свисающий с предплечья лоскут кожи.
Аполлон все-таки успел вскрикнуть заветное слово. И его «ма-а – ма-а!» разнеслось по округе прощальным криком подраненной, отставшей от перелетной стаи птицы. Он закрыл глаза, вздрогнул и разом испустил дух.
Рваный оторопел и снова резко потянул за израненную плоть страдальца – никакой реакции, только вдруг широко открылись остекленевшие глаза жертвы, а рот растянулся в ироничной усмешке.
– Он что, умэр? – удивленно спросил Рамазан.
– Слишком слабый человек. Должно быть, скончался от сердечного удара, – по-будничному спокойно заключил Евсеев. – Надо бы внимательно осмотреть его берлогу.
Сообщники выдвинули ящики ветхозаветного скрипучего комода, зачем-то оторвали дверцу, выбросили одежду из шкафа, распороли обшивку мягкого стула, долго шарили на полках в кладовой, но ничего, кроме мертвых тараканов и одной засохшей прошлогодней мыши, не нашли. Горец, расстроенный неудачей, в сердцах швырнул на пол стоявшую на маленьком столике пустую чернильницу, расколовшуюся на мелкие кусочки зеленого стекла.
Не обращая внимания на внезапный припадок гнева напарника, Михаил стал откручивать резные металлические набалдашники, венчающие собой спинки железной кровати. Под одним колпаком он обнаружил свернутые в трубочку денежные купюры крупного достоинства, а под другим нашел маленький бумажный кулек.
– Аллах акбар! – тыча пальцем, восторженно прокричал горец.
Находка оказалось достаточно ценной. В куске серой оберточной бумаги была завернута украшенная россыпью брильянтов, изумрудов и сапфиров брошь, выполненная в виде небольшой бабочки.
Евсеев посадил чудное творение на руку, подошел к догорающей свече и залюбовался изяществом линий и филигранной техникой исполнения. Казалось, близкий огонь опалит крохотному созданию крылья.
– Я оставлю ее себе. А все деньги – твои, – не поворачивая головы в сторону напарника, очарованный игрой оттенков, хорошо различимых в тусклом свете, тихо проговорил интеллигентного вида молодой человек. Рамазан кивнул, не выразив особого удовольствия.
Они ушли, хлопнув дверью, оставив за собой еще одну смерть и новое горе. Кривые и темные улочки Подгорной слободы надежно скрывали два неясных силуэта, быстро растворившиеся в смоляном пространстве жаркой августовской ночи. А в треснутом блюдце, пустив белую струйку дыма, измученная увиденным, погасла свеча.