Страшно потеряться в стихии и заблудиться в странствиях по морю, на котором лежит ночная тьма. Любое море ищет корабль, который был бы готов переплыть его, но не находит. Вместо этого оно с тоской поднимает гребни волн и обрушивает их на свои острова.
Если я хочу навестить совесть, то просто переношусь к ней на остров. Тут всегда ночь. Но вот я на острове, совесть ждет меня в его глубине, туда я и направляюсь тяжелой походкой. Когда я распадаюсь, то все мои части превращаются в прослойку, которая заполняет всё между морской гладью и небом. Брызги волн летят в сторону острова моей совести, словно шрапнель, и поражают сушу.
Моя совесть не голодает, на острове ей есть чем питаться, это и травы, и овощи, и фрукты, не знаю, как с живностью, я ее не встречал. Растения видел, а животных нет. Что моя совесть наблюдает из глубины своего острова? Меня она встречает с распростертыми объятиями. Руки моей совести всегда заняты, временами она держит то в одной, то в другой руке стеклянный фонарь с горящей внутри свечой.
Я никогда не задумывался, как совесть зажигает свечу. Возможно, не огонь это, а просто какой-то свет. Я преклоняюсь перед своей совестью так, что носом ударяюсь о пальцы ног, а лбом врезаюсь в песок.
Совесть идет меня встречать и освещает мне и себе путь фонарем, свет от него настолько яркий, что обступающие громады мрака покорно рассеиваются. Совесть подступает прямо к моему лицу, и свет её фонаря озаряет мою грудь, руки и ноги.
Мы с совестью садимся друг напротив друга. Ночь окутывает фонарь и меня с совестью своей тишиной. Голос совести всегда звучит здесь, и я никогда не решаюсь отвернуться от её губ. И хоть шорох песка подо мной отвлекает меня от того, что говорит мне совесть, я пытаюсь ловить каждую фразу её.
У меня же есть только обязанность сидеть в позе лотоса напротив совести. Смотреть ей прямо в глаза и внимать тому, как живо ее губы мечут в мою сторону копья фраз.
(о том, почему мечтать – глупо)
Однажды я захотел поймать дятла. Помню, я прогуливался от безделья в сквере за моим домом. Я просто двигался от одного его края к другому, пытаясь придумать, чем бы занять себя.
И неожиданно мое внимание привлек дятел, севший на ствол дерева, у которого была полностью спилена крона. Оставались нетронутыми лишь ветви, склонившиеся к подножью. Дятел принялся изо всех сил долбить ствол на самом верху, и я – не знаю почему – захотел поймать его.