Аглая Архангельская была маленькой доброй и милой девочкой. У неё сочное и нежное личико, как мягкая абрикоска. Прямые русые и короткие волосики у неё вечно дергались, вертелись и закручивались, потому что она охотно крутила своей головкой – ведь повсюду было очень много всего красивого и интересного. Ещё она носила розовую панамку, отчего вид у неё становился важным, деловитым, делавшим её сыном, вернее, дочкой полка… Эта была та девчушка, ради которой хочется сделать всё на свете и всё равно этого было бы недостаточно.
Она росла в счастье и радости. Родители её оберегли от всех жизненных невзгод, она никогда не знала, что на детей могут кричать, не говоря про телесные наказания. Она и подумать не могла, что есть люди, которые могут предать, обмануть или даже посмеяться над тобой. (Об этом она узнавала постепенно.) Благодаря её отцу, она верила, что мужчины всегда сильные, крепкие, всегда достанут, что угодно, – хоть аленький цветочек, хоть учебник английского, которого нигде не найти, – держат слово и могут подарить игрушку просто так, ни с того ни с сего… Она безмерно любила своих родителей, радовалась, когда она с ними, и грустила, когда далеко.
Аглаю родители воспитывали, стараясь привить ей качество, которое очень сложно описать и нынче оно совершенно непопулярно ввиду противоположной доминирующей мысли общества. Родители пытались донести до девочки, что куда важнее «давать», чем «брать», куда важнее «быть», чем «иметь». Её довольно умный отец часто расходился в философствованиях на темы бытия, развала русской идеи, на божьи темы (причем начать он мог с обычной детской поделки или неудачных любовных отношениях), и конечно, девочка пяти лет мало чего понимала, если вообще что-то понимала. Мать всё время приговаривала: «Не морочь ребёнку голову», – и отец замолкал с извиняющейся улыбкой. Тогда он просто говорил простой пример: «Аглаш, вот смотри. Если я дам тебе эту игрушку, ты будешь рада. И даже если я эту игрушку очень сильно люблю, но тебе она принесет радость, я её всё равно тебе дам. Понимаешь?», – девочка всегда кивала, но всё равно смутно его понимала. Ей нравилось слушать отца, и она всецело ему верила.