– Мужчина, – негромко, но очень требовательно вернула его в обыденность киоскерша, – мне закрываться пора. Будете что-нибудь брать?
– Буду! – выпалил Никита Владимирович, и тут же чуть не поперхнулся – вспомнил, что последнюю мелочь выгреб недавно в лавке.
Уже положив толстую газету обратно на прилавок, он машинально открыл ее на развороте, сразу отметив среди бесчисленных объявлений, заключенных в многоцветные прямоугольники, одно, обведенное фломастером красного цвета. Фотографическая память отпечатала его в мозгу целиком, а огромный опыт работы в серьезных структурах позволил не показать лишней заинтересованности; не вздрогнуть, когда именно такую заинтересованность проявил другой человек, сидевший на скамье метрах в пятнадцати от киоска, и якобы равнодушно взиравший на колясочный променад. На самом деле – был уверен Никита – это была наружка, и следили именно за ним.
– Немало, видно, за мою голову отвалили генералу, – недобро усмехнулся полковник, закрывая, и вновь открывая газету на той же странице.
И почему-то он совсем не удивился, когда увидел, что выделенного объявления там уже нет.
– Значит, – подсказала ему чуйка, – это было написано исключительно для тебя!
– Кем? – опять не удивился полковник.
– Кем-то, включившимся в твою ИГРУ, – ответил, по сути, сам себе Чернов, – или включившим тебя в собственную. Не все ли равно? Главное, что это не их ИГРА.
«Их», кстати, стало больше. К топтуну, отдыхавшему на скамье, присоединились еще двое, очевидно вызванные первым. Никита Владимирович предполагал, что за «кино» развернется здесь после того, как он вместе с «первым» окажется за пределами прямой видимости. Продавщицу остановят, заставят вернуться в киоск, а потом буквально обнюхают каждый клочок из тех газет, что лежали на прилавке, и которых касались его руки. Потом, быть может (скорее – наверняка!), обследуют и всю остальную «начинку» несчастного киоска. Естественно, запугают пожилую женщину, заставят подписать кучу бумажек, и завтра допустят до места работы. Естественно, под неусыпным наблюдением.
Сам же полковник Чернов не собирался ни скрываться, ни совершать иных, столь же глупых поступков. Всю свою «диверсионную» деятельность он собирался проводить совершенно открыто. Ведь главное – содержание того самого объявления – было надежно скрыто в его голове.