Но и Козлов в эти минуты меньше всего думал о еде. Как ни голоден был он, есть не хотелось. Он только делал вид, что еда для него сейчас все. Это помогало скрывать мысли. Что же все-таки они затевают? Кто этот офицер?
– Может быть, желаете еще? – спросил обер-лейтенант, почувствовав, что оба котелка уже пусты.
– Нет.
Тогда он обернулся.
– Еще сигарету?
Услужливо поднося портсигар и зажигалку, не спускал глаз с Козлова. Присел напротив и тоже закурил. Словно бы между прочим спросил:
– Господин Козлов, как бы вы реагировали, если бы я забрал вас с женой в свою часть? Ваша жена медик, и она работала бы у нас по специальности. Вам тоже найдем работу по душе. А здесь, – он кивнул в сторону лагеря, – страшно. Очень страшно, – повторил обер-лейтенант. – Из чисто гуманных побуждений я хочу вырвать вас отсюда. Я мог бы забрать вас и сегодня, но у меня нет свободного места в машине. Если согласны, я приеду за вами завтра. В одиннадцать ноль-ноль.
Козлов молчал.
– Понимаю, вам надо подумать, посоветоваться. Что ж, завтра я организую вам встречу с женой, слово офицера. А до утра побудете один. Я скажу, чтобы вас поселили отдельно, чтобы с вами хорошо обращались. Оставляю вам на ночь пачку сигарет и спички. – Немец достал все это из кармана и положил на стол перед Козловым.
Затем он вызвал солдата.
Козлова отвели в такую же коробку без потолка и крыши. Окна нижних этажей наглухо заложены кирпичом. У двери на посту – полицай с автоматом. И больше ни души.
Высоко над головой бледное, словно выгоревшее за день небо. Краешек стены с облупившейся штукатуркой позолочен неяркими лучами заходящего солнца. Высветленная полоска сужается на глазах, она поднимается все выше, выше. Козлов смотрит, как от него уходит солнце. Еще несколько минут, и этот каменный колодец до краев наполнят сумерки. Нет, не только колодец! Они наполнят всю его жизнь. Разве обещания удивительно вежливого гитлеровца – это луч надежды? Как бы не так! Это начало игры – подлой, нечестной, построенной на хитрости и коварстве. Лишь одно ему непонятно – с какой целью? Ради чего ему, пленному советскому командиру, фашист уделил столько внимания? Даже о Гале позаботился. Ради чего?
А уготованное на всю ночь одиночество? Что означает оно? Там, где он провел предыдущую ночь, людей – битком, яблоку негде упасть, а здесь такой простор. Полная изоляция? Никто не должен узнать о том, что ему сказали сегодня? О эти вопросы, им нет конца!