И только здесь на его пути возник немец. Растерявшись от неожиданности, он пустил из автомата бесприцельную очередь. Одна из пуль все же задела правое предплечье. Забинтовать рану пришлось на ходу, по пути к блиндажу командира. Не удержался поворчать малость: «Надо же, обалдел чертяка. Небось при этом в штаны наложил с перепугу».
В этом блиндаже размещался командир роты со своими помощниками. Обер-лейтенант поднялся навстречу и нервно одернул свой измятый, со следами еще не осыпавшейся окопной грязи мундир. Был он явно не в духе. Увидев пленного, изобразил на своем худощавом, остроносом лице нечто неопределенное – не то растерянность, не то изумление. Дескать, откуда он мог тут ваяться? В бою было не до пленных, самим приходилось уносить ноги.
– Ты есть рядовой золдат? – спросил обер-лейтенант, окинув мрачным взглядом Хрусталева.
Павел молча кивнул головой.
– Будешь переводить ему, слово в слово, – приказал командир роты, позвав к себе молоденького унтер-офицера.
– Да в этом нет никакой нужды, – поторопился вставить ефрейтор. – Наш язык он знает, видно по всему.
– Ты кто есть? – обратился обер-лейтенант к Хрусталеву на чистом немецком. – В плен сам сдался? Или тебя взяли?
– Сам, господин офицер, – сказал Павел тоже но-немецки.
– Да взяли, чего там! – опять вмешался ефрейтор. – В траншее. После короткой схватки… Мне даже пришлось применить оружие – сходу доложил ефрейтор.
– Он что, оказал сопротивление? На ваш огонь ответил огнем? – потребовал офицер более обстоятельной информации. Тут уж Хрусталев не сдержался.
– Какое там сопротивление, – сказал он с легкой ухмылкой. – Мои руки были заняты, держал их над головой. Хенде хох, одним словом. Еще до того, как этого от меня потребовали.
Ефрейтор заколебался, соображая, что теперь ему выгоднее – продолжать врать или пойти на попятную, сказать все-таки правду. Верх взяла осторожность, рядом стоял его подчиненный, живой свидетель. Мог и подвести.
– То есть мы его, считай, схватили, – понес он околесицу. – Если бы не дал предупредительную очередь, он бы смылся. Долго ли вымахнуть на траншей.
Командир роты, видимо, слишком хорошо знал своего ефрейтора и поэтому не счел удобным продолжать уточнения в присутствии русского.
– Итак, кто же ты все-таки есть? – опять вернулся он к своему прежнему вопросу. – Может, наш агент? – Может, явился на связь?