Савва с Марфой, голытьба, нашли приют в Бедняцкой заимке. Им думалось, что Бог пошлет им за усилия и неистовое трудолюбие свою милость. Застарелые надежды их застряли глубоко в прошлом, оставив лишь стремление не сдохнуть с голоду самим и выкормить вечно голодных птенцов.
Для Саввы одной радостью в беспросветной жизни была Марфа. И с её смертью будто кто душу вытащил из мужика, покрывшегося чернотой и злобой.
Все четверо сыновей бывали биты смертным боем. Феоктиста пряталась за печкой, и только отблески лучины пылали в черных глазах. Савва всё усерднее наливался хлебным вином. И скоро под его кожей текла уже не кровь, а ядовитая жижа.
– Фешка, ленивая дурища! Почему хлев не вычищен. Кормишь-поишь, а она ходит гузкой толстой трясет. Шевелись, – отец кинул лапоть в шестилетку. Та увернулась привычным движением.
Ока, младшая сестра Ангары, питала своими водами заимку. В омутах водились длиннющие щуки, пелядь целовала воды своими носом, а колючие мелкие окуни резвились на радость мальчишкам у обрывистого берега.
Ранним летним утром четверо Саввиных голодранцев отправились рыбачить. За ними увязывалась младшая Феша. Прячась по кустам смородины и малины, занозя босые пятки свирепым шиповником, она кралась за старшими братьями. Лишь младший Севка, привечал её добрым словом, играл в ножички, давал кусок хлеба. Для остальных – старшего Васьки, средних Тимки и Кольки Феша была виновницей их сиротских, безматериных бед. «Кикимора! Выдра! Поганка!» – то лучшие прозвища, которыми награждали её братья.