Уезжая на Залит, мыслями я весь был в своей новой заветной жизни, к которой я чувствовал сильное влечение, к которой неудержимо тянулась моя душа и к которой не пускала меня разыгравшаяся семейная драма. Покупая билет на Псковский поезд, я почти уже все решил. Как я был упоен открывавшимися горизонтами! Я не представлял себе, как смогу вернуться обратно туда, где не встречаю никакого сочувствия своему новому образу жизни, где нахожу одну лишь непреодолимую преграду своим пылким и высоким устремлениям.
Однако вопреки моим затаенным ожиданиям старец не благословил меня уходить из семьи. И это решение, безусловно, в тот момент спасло меня и моих близких. Премудрость Божия определила нам, столь разным и в то время столь далеким друг от друга, жить вместе. Именно в этом и заключалось Его благое промышление о нас. Но разве мы могли тогда это понимать? Ослепленные своими страстями, ищущие в жизни только удовлетворения своих желаний, что мы могли тогда видеть? Бог искал нашей духовной пользы и посылал нам то врачевство, которое соответствовало нашему тогдашнему устроению, а мы, духовно невоспитанные, духовно незрячие люди, ничего не понимая в решениях Божиих, настаивали на исполнении своей воли и отравляли себе и друг другу жизнь.
Но на острове произошло то, чего я никак не ожидал. Старец развернул меня, и понятия не имевшего, что значит смиряться, обратно, в семью, и при этом примирил меня с самим собой. Кто бы мог представить, что такое было тогда возможно. Произошло это потому, что благословение Залитского затворника имело огромную духовную силу. В глубине души, в ее скрытых тайниках я понимал, что он прав, что тому счастью, о котором я мечтал, не суждено сбыться в одночасье. Я понимал, что дорога к нему лежит долгая и трудная, что его прежде надо выстрадать. Но у меня не было внутренних сил покориться этой правде. Старец, не благословивший мне ухода, не открыл мне чего-то нового. Но он сделал то, что кроме него не смог бы сделать никто: он утвердил меня в том, что я смутно чувствовал и чему не хотел подчиниться.
И чудное дело. После его благословения в моем своеволии произошел какой-то надлом, как будто его кто-то растрескал, расщепил, и через эти образовавшиеся трещины стало проникать в душу новое, незнакомое, смиряющее начало. Я как будто нашел в себе силы, пусть на время, принять свой крест. Конечно, мое любимое самоволие мучило меня еще очень долгие годы, но в тот первый приезд к старцу Николаю ему было нанесено первое и весьма ощутимое поражение. Великая милость Божия была в том, что нашелся человек, остановивший меня – всю жизнь лелеявшего свое «я» – на краю пропасти и уберегший меня, и не только меня, от гибельного падения в нее. Низкий поклон тебе за это, дорогой батюшка!