Андрей привычно зашагал по безлюдной улице поселка к районной больнице, напротив которой, как ему сказали, живет докторша Журавлеву. Андрею хотелось поскорее выполнить поручение – передать посылку – и с первым попутным катером отправиться в Улангай.
– Уехала Лена на вызов, – ответил недовольный сонный голос за дверью, – к полудню обещала воротиться.
– Не тревожьтесь, я в сенках на полке оставлю посылку с письмом. Потом заберете.
– От кого посылка-то? – сразу залюбопытствовал женский голос.
– Из Уртама. От подруги по институту.
– О, господи, я сейчас. Мигом оденусь да в дом вас впущу, – доброжелательно заторопилась женщина за дверью.
– Не стоит, – ответил Андрей, улыбаясь такой скорой перемене женского настроения, – а зайду я к вам позже, после обеда.
Он оставил сверток, сошел по скрипучим ступеням на дощатый, такой же скрипучий тротуар.
На пристани ему сообщили, что можно уехать в Улангай на почтовом катере, который пойдет в верховье Югана не раньше полудня. Приходилось ждать.
Андрей постоял немного, бездумно облокотившись о неошкуренную жердину изгороди, с любопытством поглядывая на высокий мыс, к груди которого жалась обессилевшая утренняя дымка.
В юности ему редко приходилось бывать в Медвежьем Мысе. В районный поселок приезжали из ближних таежных деревень эвенки, ханты. Приплывали по весеннему первопутку вслед за ледоходом на лодках, обласках сдавать в «Сибпушнину» добытые за зиму меха.
У подножия мыса, на песчаном берегу маленькой речушки Панигадки, ставили они летние чумы. День сдачи пушнины считался великим праздником: сутками полыхали костры, не умолкали песни. А когда охотники с закупленными обновами разъезжались по своим деревням в грузных обласках, лодках, то по берегу долго еще шныряли собаки, рылись в кучах рыбьих костей. И все не мог замести песком ветер разбросанные бутылки из-под водки, консервные банки и кряжи-головешки, недоеденные огнем.
Махнул Андрей рукой и пошел по тропинке, ведущей к вершине мыса. Больше часа стоял он там, на самой высокой точке юганской земли, смотрел вниз на разбросанные строения поселка, окруженного каймой хвойного леса.
Вот она, древняя столица Юганья! В тридцатом году старожилы пророчили переселенцам гибель, потому что те строили дома свои близ обского берега, в болотной низине, в самом пекле гнуса. Не сбылись их предсказания. Низина застроилась бревенчатыми домами, обросла огородами. По бокам широких улиц бегут к Оби глубокие тесовые желоба, и журчит в них болотистая ржавая вода до самой середины лета, пока не высочат жаркие июльские дни торфянистую волглую землю.