Именно таковы были, как известно, Элевсинские мистерии Древней Греции с их палеобалканскими (пеласгийскими, фракийскими и т. п.) корнями. Вряд ли можно сомневаться в том, что и друидическая инициация восходит к духовным традициям глубокой древности. Ведь, скажем, в древнеирландской литературе упоминаются и вкратце описываются предшественники кельтов, ставшие для последних божествами. Правомерно предположить, что и Друидические мистерии генетически связаны с той же самой традицией (праиндоевропейской? или еще более древней?), которая в классической Античности воспринималась как изначальное Божественное Откровение (кстати, кельты еще полтора – два тысячелетия назад говорили о своих общих с эллинами истоках).
Можно ли сейчас конкретизировать эту традицию, постичь ее в сколько-нибудь определенных формах? Пожалуй, да; суммируя представления о наиболее чтимых древних памятниках у кельтов и у греков, от Стоунхенджа до критского Лабиринта, нетрудно придти к выводу, что это была палеоевропейская традиция мегалитической культуры, носители которой не просто почитали великие камни (так переводится с греческого слово «мегалит»), но воспринимали необработанный, дикий, дивий камень как всепорождающее лоно Великой Богини, Матери-Девы[3]. Чрезвычайно архаичная во всех своих проявлениях, мегалитическая культура уходит корнями в мезолит и палеолит и обнаруживает удивительное единообразие на безбрежных просторах Евразии и даже в Северной Африке, а также в северных регионах Американского континента – во всей циркумполярной зоне Северного полушария, которая в ряде исследований XX–XXI вв. соотносится с гиперборейской (борейской, палеоевразийской, палеолитической, в различных вариантах определения) этнокультурной и языковой общностью.
Не вдаваясь сейчас в детали (которым, собственно, и посвящена вся эта книга), отметим, что священнейшим средоточием мегалитического (протодруидического) мировоззрения, несомненно, выступает понятие Камня. Именно оно, будучи высшей ценностью ритуального, духовного, молитвенного Делания (а одновременно и основой эмпирического, «технического» бытия) в мегалитической культуре, позволяет связать воедино и более поздние (на первый взгляд совершенно разобщенные) отголоски этой культуры. Они не только нашли свое концентрированное выражение во многих архаизирующих памятниках Северной Европы и, в частности, Русского Севера; благодаря обозначенному выше ракурсу эти отголоски закономерно обнаруживаются в генетически родственных культурных проявлениях и иных, весьма удаленных и вроде бы не северных регионов.