Хренософ – Старая монархия не была у нас свергнута революцией, она сгнила, разложилась и бесславно пала, как падает гнилое яблоко с дерева. Но яд от гниения старой России остался внутри народного организма и продолжает разлагать жизнь русского народа. Чудовищный нигилизм, торжествующий в этих процессах разложения, есть явление старой России, а не творчество новой России. То, что у нас называют «перестройкой», есть сплошная дезорганизация и разложение, смерть государства, нации, культуры.
Ход «перестройки» не есть драма, развивающаяся от одного акта к другому. В ней нет истинного драматизма, нет истинных героев. Ход этой «перестройки» более напоминает хаотическое крушение. Безысходность и неразрешенность особенно для нее характерны.
Мы переживаем не столько революционную, сколько смутную эпоху. Все отравлены в эту эпоху, все безрадостны, все несчастны, у всех муть в глубине души. Сами делатели «перестройки» не чувствуют радости и подъема, в них нет настоящей веры. «Перестройка» страдает собачьей старостью, она не пережила периода молодости, молодого энтузиазма, молодого увлечения освободительными идеями. Все перестроечные идеи давно уже выветрились, все перестроечные слова опошлились. Эстетически и нравственно чуткий человек не может уже без краски стыда прибегать к «перестроечной» терминологии. Нельзя вынести этой зияющей пустоты всех перестроечных понятий! Все давно уже остыло и заледенело под перестроечными фразами, не чувствуется горячего человеческого сердца, горячей человеческой мысли. Перестроечные слова сразу же оказались стары и выветрились на протяжении нескольких месяцев. В первые дни перестройки жертвенная энергия не была истрачена на борьбу с властью коммунистов. Старая власть пала без борьбы и сопротивления, победа далась слишком легко.
Обирал – А много злобы накопилось в прошлом, от старого рабства и старого унижения. И начали искать объекта для этой неразрешенной злобы, образ врага. Объективация злобных чувств создала образ «коммуняк». Массы народные отравили нечеловеческой злобной ненавистью к «коммунякам», понятой в очень расширенном смысле, как все государственное устройство. Сами же «коммуняки» обнаружила неорганизованность, пассивность и уступчивость невиданные. С самого начала «перестройка» одержима низким страхом перед «коммуняками», и в этом постыдном страхе чувствуется страшное бессилие демократов, отсутствие молодой веры, молодого энтузиазма. Делатели «перестройки» обнаружили инстинкты, свойственные дряхлеющей и разлагающейся силе. Все это понятно, если признать наконец ту истину, которая пока ясна лишь немногим, – что в России перестройки и не было, а было и есть лишь продолжающееся разложение и гниение старого, лишь длительное безвластие и безгосударственность, лишь развитие и углубление самовластья.