– Раиска, ты гляди, кто это у нас свистульку свою забыл?
– Мелкая она, не шармант. Азият твой, который давеча приходил, – он и потерял. У них же всё не как у людей сделано, можа и отстёгивается.
– Ах, ты змеюга подколодная! Никакие азияты ко мне не захаживают!
После драки подушками осталось много перьев. И две товарки решили приклеить их к Носу.
– Сейчас в Париже и лучших домах Сан-Марино модны кенары с Канарских островов. Будем говорить, что нам тоже подарили. Что мы хуже других?
Перья на Носу покрасили жёлтой акварелью.
Внизу постоянно что-то громыхало. Нос хотел задать по этому пункту вопрос, но дамочки его опередили.
– Наш нумер находится прямо над кегельбаном.
Поздно ввечеру, когда совсем смеркалось, в комнатке Раисы и Анфисы собралась самая артистическая публика. Это были жестянщик Шиллер, жена коего не отличалась благопристойным поведением, сапожник Гофман и увязавшийся за ними художник, разыскивающий некий дом в Столярном переулке.
– Мне в последнее время все лица жёлтыми кажутся, будто в Китае я жить изволю. Вот и мышь мне ваша жёлтой кажется, как безумие в стихах символистов.
– Это не мышь вовсе, а кенар с Канарских островов. Стыдно не знать образованному человеку таких симпльшозов.
– Больше походить на шнабель. Найлих айн официр приходить цу мир просить укоротить шнабель его шапог.
– Давайте заниматься тем, для чего мы здорово здесь сегодня собрались. Пить портвейн и устраивать кровавую оргию во славу Бафомета.
После чего артисты с куртизанками принялись творить вышеизложенное. Раиса облизывала <пропущено слово> Анфисы, на Раису сверху <пропущено слово> Шиллер, а Шиллера резал по <пропущено слово> Гофман. Хлестала кровь и некая белая субстанция. Носа хотели использовать в качестве щекотуна для пущей весёлости, но он запутался в срамных волосах Анфисы, и его откинули на пол.
Благородная душа художника не в силах была видеть столь омерзительных событий. Он немедля ретировался, прихватив с собой облепленного перьями Носа. Ибо тому, как благородному человеку, тоже стало прескверно находиться в обители похоти. Даже сопли от возмущения надулись зелёными пузырями.
«Жёлтыми», – исправил художник.
Носа он назвал единственной живой вещью в том приюте похоти и реминисценций на Луку Мудищева.
Но и у художника Нос долго не задержался. Художник увлёкся игрою в азартные карточные игры с призраками и стал распродавать своё имущество. Пришла очередь Носа.