— Командир?
Брок оглянулся, никого не увидел и, чувствуя себя идиотом,
разговаривающим с призраками, спросил:
— Зимний?
— Я теперь Баки, командир, — со смешком ответил голос, а потом с
лестницы, что вела вверх на чердак и оставалась темной, отделилась
тень. Не узнать танцующую походку Зимнего было невозможно.
***
Баки прошел долгий путь, чтобы снова стать человеком, а не
функцией, которую из него сделали пытками, кодированием и прочими
крайне далекими от гуманности методами. От испуганного и ничего не
понимающего в нормальной жизни киборга до воина, по собственной
воле вышедшего против орд инопланетян. Когда Танос совершил щелчок
и люди стали рассыпаться прахом, и он в том числе, единственное, о
чем жалел Баки, так это о том, что настоящей жизни у него никогда
не было, а так хотелось…
Но у вселенной, у мирозданья на него были свои планы, в которые
смерть не входила ни коим образом. И пусть его тело рассыпалось
прахом, но его душа, его уникальные навыки, его воля были заботливо
перенесены в тело, которое оставалось живым, но было практически
пустым. Присутствовал какой-то набор паттернов поведения, навыки,
но душа, та самая душа, которая и делает человека уникальным
творением, была стерта полностью. Что удивительно, но стерта она
была не порождениями бездны, которые в этой реальности могли
сожрать душу без остатка, а самим человеком. Злосчастный Обливейт
не просто стер память, а каким-то непонятным образом удалил
личность полностью, оставив едва функционирующую оболочку, жизнь
которой поддерживали в больнице святого Мунго.
Баки пришел в себя в тот момент, когда тело, в котором он
оказался, безуспешно пыталось выйти из комнаты, но перевешанные
накануне двери, которые раньше открывались внутрь, а теперь
распахивались наружу, стали буквально непреодолимым препятствием.
Он потянулся рукой к ручке двери и застыл на месте, потому что его
левая рука была не металлическим высокотехнологическим протезом, а
живой, настоящей, и абсолютно точно не его. Уж свои сбитые кулаки с
этими пусть и мужскими, но совершенно нерабочими руками он бы
никогда не перепутал. Баки огляделся и понял, что мало того, что он
не узнает свое тело, так еще и место было совершенно
незнакомым.
Ему повезло, что медиведьмы и доктора практически не посещали
таких больных, как он, потому что лечить было бессмысленно. Еду
приносил какой-то мелкий ушастый уродец, которого Баки заметил
совершенно случайно, а все остальное время он был предоставлен
самому себе. Принять то, что он оказался в чужом теле, было не так
уж и сложно. Постояв перед зеркалом в ванной комнате, Баки
скривился от осознания того, что попал в настоящего дохляка и
рохлю, но все-таки порадовался тому, что жив, относительно здоров
и, судя по всему, богат и знаменит. Вся его отдельная палата была
увешана плакатами со знакомой по зеркалу физией. Журналы, газеты,
кипы писем, что приносил все тот же ушастый уродец, цветы, конфеты,
алкоголь и прочие атрибуты известности. Жизнь того, в кого он
«попал», Баки узнал из книг, автором которых и был реципиент. Все
было не так уж и страшно, только как-то бессмысленно. Он считал,
что такую плюшку, как вторую жизнь, причем начавшуюся не с
младенчества, даром не дают. Но не было гласа с неба, не было снов
с указаниями, никто от него ничего не требовал, и это было странно
и подозрительно.